Нам, живущим. Реквием - Роберт Хайнлайн

Перри напряженно подался вперед, когда на экране появились события после 1939 года. Два часа он сидел почти молча, лишь изредка удивленно восклицая. После этого перестал удивляться. Один раз он отвлекся, чтобы попросить у Дианы сигарет, и затем еще раз, чтобы выпить воды. Именно в этот последний раз он обнаружил, что Диана куда-то вышла. Прошло много времени, и он почувствовал прикосновение к своему плечу.

– Не кажется ли тебе, что для одного раза уже хватит?

– Ой, прости, ты меня напугала. Наверное, ты права, но эта штука здорово затягивает. – Он отключил питание. – Отложить так же сложно, как детектив.

– Что такое детектив?

– История о расследовании преступления. В тридцать девятом году это был самый писк. Половина публиковавшихся историй посвящалась загадочным убийствам.

– Боже правый! Убийства случались настолько часто?

– Нет, эти истории были типа головоломок, как шахматные задачи.

– О! Слушай, Перри, я тебя отвлекла, чтобы узнать, не хочешь ли ты поплавать перед ланчем. Ты умеешь плавать?

– Конечно, но где мы будем плавать? Не слишком ли для этого холодно?

– Нисколько. Увидишь сам. Идем.

В дальнем от каньона конце комнаты открылась дверь наружу, но вместо январской зимы Высокой Сьерры Перри увидел лето, лето в тропическом саду. Солнце ярко освещало множество цветов, а также зеленую лужайку, окружавшую небольшой каменный бассейн с прозрачной водой и белым песком. Длина бассейна позволяла сделать пять или шесть гребков. Прямо за садом снова начиналась зима и заснеженные пики. Но сад и бассейн явно никак не были ограждены от сурового горного климата.

Перри обернулся к Диане:

– Знаешь, Ди, я верил во все остальное, но это точно сон. Разбуди меня. Как, как это сделано?

Диана восторженно заулыбалась:

– Здорово, правда? Я покажу тебе, как это сделано. Иди по тропинке вдоль бассейна. Когда подойдешь к границе сада, вытяни руки.

Перри так и сделал. Протянув руки к краю, он внезапно остановился и удивленно хмыкнул. Затем он осторожно поводил руками вверх и вниз по тому, что, судя по его действиям, было стеной из воздуха.

– Черт, это же стекло!

– Да, разумеется.

– Должно быть, у него удивительно низкий показатель преломления.

– Полагаю, что так.

– Послушай, Ди, я эту штуку не могу видеть. Скажи мне, где она, чтобы я в нее не тыкался.

– Тебе и не придется. Садик сделан так, что от любого его края до этого стекла остается примерно полметра, а над головой оно довольно высоко. Основание его проходит вот здесь, – она обвела рукой большую часть полукруга, – а вон там восходит к дому. Если присмотришься, то увидишь соединяющую кромку, она идет по каменной стене к земле. По форме стекло похоже на мыльный пузырь.

Перри задумчиво сказал:

– Хм, понимаю. И поэтому стеклу не требуется опора. Но как оно сюда попало?

– Его надули на месте, как мыльный пузырь. Это и есть пузырь. Слушай, разве дети не надували пузыри, когда ты был маленький?

– Надували.

– Приходилось ли тебе намочить тарелку, коробку или столешницу, а затем опустить на нее пузырь и заставить его принять нужную форму?

– Да-да, я начинаю понимать.

– Так вот, сначала они покрыли стену и подложку на земле клейкой субстанцией – смесью для пузырей, ограничившись предполагаемой площадью пузыря. Затем поместили трубку для надувания пузырей в центр и стали дуть. Когда пузырь достиг нужного размера, они прекратили его надувать.

– В твоем изложении это как будто очень легко.

– Это не очень легко. Я смотрела, как они работают: у них лопнули четыре пузыря, прежде чем удалось зафиксировать этот. Несколько часов пузырь сохнет, и, пока он не высохнет окончательно, его может разрушить любое прикосновение.

– Не имею ни малейшего понятия, как можно заставить стекло вести себя таким образом.

– А это не стекло, не кремниевое стекло во всяком случае, а синтетическое пластиковое. Один из техников сказал, что его молекулы подобны очень длинным цепочкам.

– Разумно.

– Я в этом не понимаю. Но знаю, что, когда эту штуку цедят, она клейкая и похожа на белую патоку, а когда застывает – становится очень жесткой и твердой, как стекло, только, в отличие от стекла, совсем не хрупкой. Она не разбивается, и ее очень сложно прорезать или порвать.

– Что ж, в любом случае это замечательная идея. Знаешь, в мое время были патио и гостиные во дворах и бассейны в садах, но, как правило, наслаждаться ими не позволяла погода – было то слишком холодно, то слишком жарко, то слишком ветрено. А еще вечно эти насекомые – мухи, комары. В патио моей тетушки водились пчелы. Очень смущает, когда пытаешься позагорать, а пчелы ползают по тебе и жужжат у тебя над ухом.

– Перри, ты плохо переносишь пчелиные укусы?

– Нет. С пчелами я справляюсь. Они меня не жалят, но мою тетку доводили чуть ли не до безумия. Бедная женщина не получала никакого удовольствия от своего сада. Они ее жалили, и она раздувалась, как воздушный шарик, и у нее начинались проблемы с желудком. Грустно, ведь она так любила этот сад, но так мало получала от него удовольствия.

– Тогда почему она держала пчел?

– Она не держала. Их держал один ее сосед.

– Но ведь это не по обычаю… Забудь. Я спросила тебя о пчелиных укусах потому, что пчелы больше не жалят.

Перри хлопнул ладонью по лбу и изобразил притворную агонию:

– Хватит, женщина, хватит! Больше ни слова! Все. Остановись. И еще кое-что. Ответь мне на этот вопрос, чтобы я умер счастливым. У арбузов есть семечки?

– А что, раньше были?

Перри подшагнул к краю бассейна, принял позу оратора и продекламировал:

– Прощай, о скорбный мир. Папа склеивает ласты! Sic semper[7] семян.

Он зажал нос большим и указательным пальцем, зажмурился и спрыгнул в бассейн солдатиком. Он всплыл, отфыркиваясь, и обнаружил, что Диа на, истерически смеясь, утирает слезы.

– Перри! Ну ты и клоун! Прекрати!

– Поведай же мне, мрачная птица[8], а в ежевике все еще есть косточки? – торжественно спросил Перри.

Диана сдержала смех:

– В ежевике есть косточки, дуралей.

– Лишь это я хотел узнать.

Голова Перри исчезла, и он принялся убедительно изображать утопающего, издавая булькающие звуки. Диана нырнула в бассейн, догнала Перри на дне и принялась его энергично щекотать. Они всплыли вместе. Перри кашлял и фыркал: