Нам, живущим. Реквием - Роберт Хайнлайн

Заняв пост, Мэлоун принялся действовать властно. Конгресс на первом же заседании выразил готовность принять практически любой закон по его желанию. Один из наиболее важных законопроектов касался общественной безопасности, – по сути дела, речь шла о кляпе для прессы и других средств массовой информации. Поскольку поначалу закон использовался для подавления новостей о трудовых беспорядках, вызванных отменой пособий, подчиненная правительству пресса приняла это, не ведая, на что подписывается. Затем был проведен закон, значительно увеличивший полномочия правительственных чиновников и агентов федеральных силовых служб и подчинивший их непосредственно первому лицу. Мэлоун укомплектовал эти увеличившиеся и сильно изменившиеся подразделения сотрудниками политической машины родного штата. Тем временем, невзирая на контроль прессы, люди начали беспокоиться, поскольку даже экономически стабильные граждане подвергались нападкам голодных, обездоленных и безработных. Мэлоун, очевидно, боялся вторых выборов, даже досрочных. Возможно, он никогда и не собирался их проводить. Как бы то ни было, он объявил чрезвычайное положение, а в качестве оправдания использовал толпы безработных. Он стал абсолютным диктатором для гражданского правительства. Посредством армии и флота он сметал любые мелкие затруднения. С его новой секретной службой и контролем над средствами связи и пропаганды это стало вполне возможным. Кстати, в записях утверждается, что он смог применить армию и флот для уничтожения демократического строя правления. Вот в это мне сложно поверить, магистр Каткарт. Понимаете, я сам служил во флоте и не думаю, что американские службисты исповедовали фашизм. Как вы это объясните?

– Я рад, что ты поднял эту тему, Перри. Кажется вероятным, что Мэлоун с самого начала именно это планировал. Как минимум он предвидел, что придется использовать военную машину против народа. Его метод был простой и почти безупречный. Его разведка изучила политические симпатии и экономическое положение каждого офицера флота и армии. Если находился офицер, стойко державшийся демократических или либеральных взглядов, его не увольняли и не подвергали трибуналу. Мэлоун действовал тонко. Когда находили такого офицера, его переводили на новое место назначения, не связанное с боевыми действиями: офицером-вербовщиком, инструктором по подготовке офицерского резерва, инспектором по довольствию, в военный колледж, в Академию армии или флота и так далее. Если же офицер определенно был склонен к милитаризму, ура-патриотизму, оказывался прирожденным садистом, его помещали на ключевой пост – руководить войсками и действительно прибегать к силе по необходимости. Рядовых фильтровали в меньшей степени. Так что, когда Мэлоун готовился к удару, его поддерживала военная машина, служившая его целям.

– А как же Национальная гвардия?

– О, с ней все было сложнее – но только на первый взгляд. Потому что оружие гвардии принадлежало федеральному правительству и находилось под его контролем. За неделю до переворота практически всю амуницию гвардии отозвали под предлогом ее замены. Разумеется, заметь кто-нибудь, что вся амуниция всех частей гвардии отозвана одновременно, начались бы неприятности, но контроль над средствами связи и тот факт, что каждый приказ классифицировался как конфиденциальный приказ военного времени, позволили Мэлоуну это все провернуть.

– Это проясняет мои затруднения, – сказал Перри. – Я так и думал, что здесь что-то нечисто. Если я правильно помню, эта диктатура, или, как ее называют записи, междувластие, продолжалась всего года три. В пятидесятом году Мэлоуна убил один из его приспешников. Комментатор, похоже, считает, что этот режим был, по существу, нестабилен и все равно распался бы в скором времени. Как бы то ни было, убийство Мэлоуна стало сигналом к восстанию по всей стране. Всего за три недели всех «быков» Мэлоуна перестреляли или вынудили скрываться. Человек, занимавший в начале междувластия пост губернатора штата Мичиган, созвал всех губернаторов. Они выбрали одного временным президентом и назначили дату всеобщих выборов. Выбрали Ла Гуардиа. Он занимал пост два срока.

– Все четко, – вставил Каткарт. – Теперь давай поговорим немного о мире в целом. Вторая европейская война по времени совпала с правлением администрации Ванденбурга. После поражения лоялистов в Испании фашистские государства стали готовы атаковать демократические. Францию терзали внутренние раздоры и стачки. В Англии правила партия консерваторов, которая, по всей видимости, придерживалась политики невмешательства. Фашистские державы нанесли удар, но повторилась история Первой мировой. Демократические государства отказывались сдаваться, хотя терпели поражение за поражением. Конец войне положило вовсе не вмешательство Соединенных Штатов – у Ванденбурга на это не хватило бы духа, – но экономический коллапс Германии. Она затеяла наступление, находясь в значительно более худшем физическом состоянии, чем в тысяча девятьсот четырнадцатом году, и затяжную войну не осилила.

– Что стало с диктаторами?

– Адольф Гитлер совершил самоубийство, прострелив себе нёбо. Муссолини вышел из игры намного более элегантно. Он обратился к королю, которого держал под рукой на протяжении всего срока своего пребывания в должности, с прошением об отставке, и король назначил ново го премьер-министра, социал-демократа. Но, на мой взгляд, наибольший интерес в наступлении этого мира представляют конкретные условия мирного договора.

– Снова-здорово какая-то Лига Наций, не так ли?

– И да и нет. Крайне одаренный молодой француз, потомок Лафайета, заявил, что континентальное правительство, или федерация, необходимо для установления продолжительного мира, а кроме того – что конституционная монархия является наиболее стабильной формой существования для всех свободных людей. И так возникла Соединенная Европа. Романтика здесь в том, кого выбрали главой этого многоязычного создания. Габсбурги и Гогенцоллерны отпадали по очевидным причинам – враждебность и плохая история. Предлагался английский король, но он не вызвал энтузиазма, поскольку по характеру был пессимистом, да к тому же застенчив и с дефектами речи. У возможных претендентов, находившихся в тот момент в изгнании, не было достаточного числа последователей. Но был один принц, давно уже захвативший воображение всего мира. Избранником стал Эдвард, герцог Виндзорский, отрекшийся от трона Британии в тридцать шестом году, чтобы не оказаться в полной власти собственного премьер-министра.

– Черт возьми, а! – пробормотал Перри. – Кажется, в записях этого не было.

– Ты же смотрел обзорный вариант, – объяснила Диана.

– В начале войны Эдвард вернулся домой и потребовал, чтобы его взяли на военную службу. Он проявил удивительный талант, особенно на поприще поддержания боевого духа товарищей. Во многом благодаря ему постоянные поражения в битвах не стали причиной капитуляции перед натиском фашистов. Когда выдвинули его кандидатуру, она была принята при всеобщем одобрении. Он поначалу отказывался, но в конечном итоге согласился с условием, что его жена приобретет формальный статус, равный его собственному. Он получил желаемое, несмотря на протесты британской делегации, и супругов короновали на церемонии, завершившей конференцию в Бордо двенадцатого июня тысяча девятьсот сорок четвертого года. Эдвард стал королем государств и императором Европы. Разумеется, Уоллис стала королевой и императрицей. Говорят, что королева Англии так никогда с этим и не смирилась.