Театр китового уса - Джоанна Куинн

она замечает девочку, стоящую у окна здания напротив, прижавшую ладони к стеклу, не отрывающую глаз. Они смотрят друг на друга. Кристабель прижимает дрожащий палец к губам.

Она подталкивает себя. Заставляет вернуться в гостиную, где возвращает на место мебель, снова вешает картины. Мокрая форма немца все еще лежит на полу. Быстро обыскав квартиру, она находит под главной кроватью тщательно собранный чемодан. Она перекладывает его содержимое в прикроватную тумбочку, затем наполняет его одеждой и сапогами офицера. Кладет его пистолет и окровавленное пресс-папье. Затем она возвращается в гостиную и полотенцем вытирает пол, прежде чем затолкать в чемодан и его. Прежде чем уйти, она возвращается в кухню и смотрит на окно напротив, но девочки больше нет.

На улице яркий вечерний свет, и кричащие стрижи юркают между зданиями. Она тащит за собой чемодан к мадам Обер, и проталкивает ключ от квартиры через щель для писем. Она садится на велосипед и уезжает, чуть покачиваясь, потому что на руле неловко балансирует чемодан. Найденный в гардеробе пиджак скрывает окровавленное платье.

Антигона

Июль 1944

Следующим утром она встречается с Лизелоттой в тихом кафе неподалеку от Люксембургского сада и говорит ей, что нуждается в новом имени, новых документах, новой одежде и новом адресе. Клодин Бошам конец. Она была скомпрометирована.

– Что-то еще? – спрашивает Лизелотта, откусывая от круассана и тут же морщась. – Я не уверена, из чего это сделано, но точно не из муки.

– У меня есть чемодан, от которого необходимо избавиться, – говорит Кристабель, заказывая бренди. Они бок о бок сидят снаружи на ротанговых стульях за столиком с мраморной столешницей лицом к улице. Кристабель не снимает солнечных очков. На виске у нее большой синяк, который она попыталась прикрыть макияжем.

– Новая личность, чемодан, от которого необходимо избавиться, и бренди за завтраком. Вы были заняты, – говорит Лизелотта.

– Я была глупа. Пошла на ненужный риск.

– Я уверена, что ваша информация о бараках будет полезна, – говорит Лизелотта. – Я передам ее так быстро, как только смогу.

– Стоит жизни, как думаете?

Лизелотта отламывает кусочек от круассана и скармливает собачке под столом. Сегодня она в зеленом и белом, вычурных сережках и шляпке-таблетке с зеленой сеткой. Она говорит:

– Я могу найти вам одежду и жилье, но на документы понадобится больше времени. Мои контакты заняты печатью листовок для Сопротивления. – Она смотрит на Кристабель, не меняющую каменного выражения лица, и добавляет: – На прошлый День взятия Бастилии Сопротивление разбросало листовки в каждом театре Парижа, и все одновременно. Это было красиво. Очень театральный жест.

Кристабель ничего не говорит. Они какое-то время сидят в тишине, наблюдая за проходящими мимо людьми. Группа детей бегает в саду. Мужчина везет смеющуюся женщину на раме велосипеда. Лошадь тянет телегу с молоком.

Лизелотта говорит:

– Клодин Бошам придется все-таки выйти в люди. У нее сегодня билет на «Антигону». Как и у меня. По просьбе герра Шульте. Оставлен у дверей театра на наши имена.

Кристабель качает головой.

– Я не хочу идти в театр.

Лизелотта подзывает официанта, чтобы принес счет.

– Ну а я не хочу идти одна. Будьте готовы к шести. Я пришлю одежду. – Она поднимает сумочку, поворачивается к Кристабель. – Вы ожидали какой-то справедливости?

В Париже не осталось такси, поэтому Клодин Бошам и Лизелотта де Бриенн едут в театр в одном из занявших их место «велотакси» – экипажах на колесах вроде рикш, едва вмещающих двоих, которые тянут мужчины или женщины на велосипедах. У некоторых имеются крыши для защиты пассажиров от погоды, другими управляют пары, крутящие педали в тандеме, но их велотакси без крыши, и за рулем единственный мужчина в берете, рубашке и заправленных в носки мешковатых брюках, который с громыханием бодро везет их по улицам, подпрыгивая тонкими колесами по камням мостовой.

Странно ехать так быстро, будучи настолько близко к земле, что, протянув руку, можно было бы коснуться коленей прохожих. Не менее странно ехать в приспособлении, которое тянет человек, а не животное, но их велосипедист насвистывает, ветерок освежает, а Париж очарователен даже с низкого угла. Они катятся по улице на уровне тротуара, поглядывая на ножки столов и ножки стульев веранд кафе, скрещенные ноги посетителей, ноги в брюках, ноги в чулках, переплетенные ноги и бездомных кошек, что бродят между ними.

Пусть улицы пусты от машин, рестораны не так заняты, как обычно, а кинотеатры закрыты, но многие парижане, обычно уезжавшие летом на побережье, остаются в городе. Пусть нет еды, но можно найти компанию и эрзац-пиво, на дворе суббота, союзники в Нормандии, русские переносят сражения на немецкую землю, а театры все еще открыты.

– Расскажите мне о своем театре, – говорит Лизелотта, пока они едут на север. – У вас есть своя труппа? – Лизелотта одета в вечернее платье из тафты винного цвета с такой же накидкой. С шеи ниспадает лавина жемчуга, а в руках у нее золотой клатч, слишком маленький для собачки, которая осталась с метрдотелем в «Лукасе Картоне».

Кристабель, колонна черного атласа, качает головой.

– Ничего подобного. У нас были добровольцы. Актеры, взятые взаймы у местного любительского драматического общества. Мы находимся далеко за городом, поэтому выбор у нас несколько ограничен.

– У вас нет указателей? – говорит Лизелотта, пока экипаж грохочет через величественный бульвар Османа, где в витринах пышных универмагов позируют манекены.

– Указателей?

– Указателей, как в цирке. Сообщающих людям, где вы, – говорит Лизелотта, жестом указывая на одну из больших свастик, свисающих с ближайшего здания.

– Нет.

– У вас нет гастролирующих трупп?

Кристабель снова качает головой, разыскивая в вечерней сумочке сигареты.

– Только я, несколько друзей и все те, кого я могла принудить исполнять мои поручения.

Лизелотта хмурится.

– Принудить? Почему вы их принуждали? Они не хотели этим заниматься?

– Не так, как я.

– Тогда зачем их использовать? Вы должны найти тех, кто интересуется этим не меньше вас.

– Легче сказать, чем сделать.

– Как всегда. Вы заинтересованы?

– Конечно.

– Вы не обязаны интересоваться, – говорит Лизелотта, – но если не интересуетесь, то должны найти то, что именно вас увлечет. Это правило, которому я следую и в своих салонах. Мне все равно, в чем ваш интерес – теннис, архитектура или игра на фаготе, – главное, чтобы был.

– Я им правда интересуюсь, – говорит Кристабель.

– Извините, но из того, что я слышала, вы театральный режиссер, который предпочитает называться студенткой, который использует не горящих энтузиазмом актеров, который разочарован в собственных постановках, но не приглашает другие труппы и даже не поставит указатель.

– Это немного несправедливо, – говорит Кристабель.

– Несправедливо. Вы хотите творить?