Вампирские хроники: Интервью с вампиром. Вампир Лестат. Царица Проклятых - Энн Райс

но я все никак не мог успокоиться. Продолжая издавать все тот же стон, я бросился вон из кабачка и помчался по деревенской улице, а потом вверх по склону в сторону замка. Никола следовал за мной по пятам, безуспешно пытаясь остановить меня. Вбежав в ворота замка, я устремился в свою комнату.

– Ты должен поспать! Сейчас это все, что тебе нужно, – в отчаянии повторял Никола.

Я лежал, прислонившись спиной к стене, зажав руками уши и без конца выкрикивая: «О-о-о-о»…

– Утром, – снова сказал Никола, – тебе станет лучше.

Но утром я не почувствовал себя лучше.

Не стало мне легче и к вечеру. Напротив, с наступлением темноты мое состояние еще более ухудшилось.

Я ходил, говорил, жестикулировал как вполне разумный человек, но в действительности я был не в себе. Меня трясло, зубы мои стучали, и я никак не мог справиться с этим. На все, что меня окружало, я смотрел с нескрываемым ужасом. Темнота наводила на меня страх, так же как и старинное оружие и доспехи, находившиеся в большом зале. Я не мог отвести взгляд от цепа и булавы, которые брал с собой, когда охотился на волков, я пристально всматривался в лица своих братьев, и во всем, что меня окружало, в форме и цвете вещей, в освещении и тенях я видел только одно: смерть. Но не ту смерть, какой она представлялась мне прежде, а ту, сущность которой я понял только теперь. Настоящую смерть, абсолютную и неизбежную, неотвратимую и не предоставляющую никаких решений!

В этом невыносимом, чрезвычайно возбужденном состоянии я решился на нечто такое, чего никогда бы не осмелился сделать прежде. Обратившись ко всем, кто меня окружал, я без всякой жалости начал задавать им вопросы.

– Разве ты веришь в Бога? – спросил я своего брата Августина. – И как же можешь ты жить, если не веришь?

А ты? Веришь ли ты хоть во что-нибудь? – обратился я к своему слепому отцу. – И если суждено тебе сейчас умереть, что надеешься ты увидеть там – Бога или тьму? Ответь же мне!

– Ты безумен! Ты всегда был ненормальным! – закричал на меня отец. – Убирайся вон из этого дома! Ты всех нас сведешь с ума!

Он поднялся на ноги, что было для него, слепого калеки, делом нелегким, и швырнул в меня кубок. Конечно же, он промахнулся.

Я не осмеливался взглянуть на мать. Я не посмел подойти к ней. Я не хотел причинять ей страдания вопросами. Поэтому я снова бросился бежать вниз по склону в сторону кабачка. В тот момент я не мог вспоминать о поляне ведьм и ни за что на свете не согласился бы оказаться на том краю деревни, который был ближе к ней. Я сжал руками голову и закрыл глаза. «Убирайтесь!» – кричал я мыслям о тех, кто умер, так ничего и не поняв.

На следующий день дела обстояли не лучше. Не изменилось ничего и к концу недели. Я пил, ел, спал, но все время моего бодрствования было наполнено беспредельным ужасом и невыносимой болью. Отправившись к деревенскому священнику, я спросил его, действительно ли он верит в то, что тело Христово находится в алтаре храма на Святой земле. Услышав сбивчивые ответы и увидев в его глазах страх, я покинул его в еще большем отчаянии, чем прежде.

– Но как можете вы жить, как можете дышать, двигаться, делать что-то, если знаете, что не существует никакого объяснения? – в ярости обратился я ко всем.

И тогда Никола сказал, что, возможно, музыка поможет мне почувствовать себя лучше и что он сыграет для меня на скрипке.

Я опасался, что музыка подействует на меня слишком сильно. Однако мы все же вышли в сад, и там, под лучами яркого солнца, Никола стал играть для меня одну за другой все известные ему мелодии. Я сидел, обхватив руками колени и стуча зубами, несмотря на то что солнце пригревало довольно сильно. Никола стоял передо мной, забыв, казалось, обо всем и полностью отдав себя во власть волшебных звуков, льющихся из-под его смычка и наполнявших сад и окрестные долины. Солнечные лучи ослепительным сиянием отражались от маленького полированного корпуса скрипки. Окончив играть, Никола обнял меня, и мы долго сидели молча, прижавшись друг к другу, а потом он тихо прошептал мне в ухо:

– Лестат, поверь мне, это пройдет.

– Поиграй для меня еще, – попросил я его. – Музыка так чиста и невинна.

Никола с улыбкой кивнул. Безумцам ни в чем нельзя отказывать.

Я прекрасно понимал, что это не пройдет и ничто не заставит меня забыться. Но в то же время я испытывал чувство беспредельной благодарности за восхитительную музыку, дарившую мне сознание того, что в мире ужаса и хаоса еще возможно существование подобной красоты.

Невозможно что-либо понять, невозможно что-либо изменить, но остается возможность создавать столь прекрасную музыку. Такое же чувство благодарности я испытал, увидев, как танцуют деревенские ребятишки, как взлетают вверх их руки и сгибаются колени, как, повинуясь ритму, раскачиваются и кружатся тела в такт исполняемым песням. Глядя на них, я не смог удержаться от слез.

Я бросился в церковь, упал на колени, и, всматриваясь в величественные древние статуи, в великолепно выполненные носы, уши и пальцы рук, в выражение лиц, в складки одежд, я вновь испытал то же чувство благодарности и снова не мог не разрыдаться.

Во всяком случае, у нас еще остается подобная красота, думал я. И это поистине благодать.

Но ничто природное, естественное отныне не казалось мне прекрасным. Один вид огромного дерева, сиротливо стоящего посреди поля, способен был вызвать во мне дрожь и заставить кричать. Сад должен быть наполнен музыкой.

А теперь позвольте мне открыть вам маленькую тайну: поверьте, у меня это так никогда и не прошло.

Глава 6

В чем же состояла причина всего? Было ли мое состояние связано с нашими разговорами ночи напролет и неумеренной выпивкой или с известием о близкой смерти матери? Имели ли к этому отношение волки? Или мое воображение потрясло посещение поляны ведьм?

Трудно сказать… Мое состояние словно пришло откуда-то извне. Сначала возникла мысль, но уже в следующую минуту она превратилась в реальность. Мне кажется, такого рода вещи можно ожидать, но вы не в силах заставить их возникнуть.

Конечно же, со временем острота ощущений сгладилась. Но с тех пор небо над моей головой уже никогда не было столь же голубым, как прежде. Я смотрел на мир совершенно другими глазами, и даже в самые счастливые