Тысяча осеней Якоба де Зута - Дэвид Митчелл

Директор ван Клиф делает шаг к капитану и сплевывает на его сапог.

Сгусток слюны блестит на сапоге, пусть и не самом лучшем, но искусно стачанном на лондонской Джермин — стрит.

— Такие они, голландцы, — пожимает плечами Рен. — Недостаток воспитания.

Пенгалигон протягивает носовой платок Малуфу:

— Ради чести корабля…

— Да, сэр, — гардемарин наклоняется к ногам капитана и протирает сапог.

От крепкого нажатия подагрическая ступня воет от боли.

— Лейтенант Хоувелл, проинформируйте директора ван Клифа, что он может рассчитывать на наше гостеприимство, если будет вести себя как джентльмен, но если уподобится ирландскому землекопу, то и отношение к нему будет соответствующее.

— Эта работа мне по душе: приручать ирландских землекопов, — хвастается Катлип, пока Хоувелл переводит.

— Позвольте пока воззвать к его разуму, майор.

Слышен пронзительный звон колокола: Пенгалигон полагает, что это — тревога.

Отвернувшись от ван Клифа, он приветствует второго заложника, ниже рангом.

— Добро пожаловать на борт фрегата Его королевского величества «Феб», заместитель директора Фишер.

Директор ван Клиф запрещает своему заместителю раскрывать рот.

Пенгалигон приказывает Хоувеллу спросить Фишера об остиндце этого торгового сезона, но директор ван Клиф хлопает два раза в ладони, чтобы привлечь внимание капитана, и выдает заявление, переведенное Хоувеллом.

— Боюсь, он сказал: «Я спрятал его в своей жопе, ты, английский педик», сэр.

— Один человек сказал мне такое в Сиднейской бухте, — вспоминает Катлип, — так я проверил его место для пряток штыком, и в дальнейшем он никогда не позволял себе столь нагло разговаривать с офицером.

— Скажите нашим гостям следующее, господин Хоувелл, — говорит Пенгалигон. — Скажите им, мы знаем, что корабль отплыл от Батавии, мне это говорил начальник порта в Макао, где этот корабль вставал на якорь двадцать восьмого мая.

От этих слов злость ван Клифа остужается, а лицо Фишера вытягивается. Они говорят между собой, а Хоувелл слушает их разговор.

— Директор говорит: «Если это не хитрость англичан, то потерян еще один корабль…»

Кричит какая‑то птица в лесу на берегу бухты. По звукам — кукушка.

— Предупредите их, лейтенант, что мы обыщем всю бухту, и, если найдем остиндца в каком‑нибудь укромном месте, их обоих повесят.

Хоувелл переводит угрозу. Фишер трет виски. Ван Клиф плюется. Слюна не попадает на ногу капитана, но Пенгалигон больше не может позволить себе унижения перед лицом команды.

— Майор Катлип, препроводите директора ван Клифа в кормовой канатный склад: без света, без воды. Заместитель директора Фишер в то же время… — пруссак моргает, как напуганный петушок, — …может отдохнуть в моей каюте. Пусть двое ваших морпехов последят за ним, и велите Чигуину принести ему полбутылки кларета.

Прежде чем Катлип переходит к исполнению приказа, ван Клиф задает Хоувеллу вопрос.

Изменившийся тон голландца разжигает любопытство Пенгалигона:

— О чем речь?

— Он хочет знать, откуда мы знаем его имя и имя его заместителя.

«Если они поймут, что нас не провести, — думает Пенгалигон, — нам это только на руку».

— Господин Толбот, попросите нашего информатора поприветствовать давних друзей.

Месть свершилась, и Даниэль Сниткер выходит вперед и снимает шляпу.

С отвисшими челюстями, выпучив глаза, ван Клиф и Фишер таращатся на него.

Сниткер потчует парочку долго вынашиваемой речью.

— От этих слов стынет кровь, — бормочет Хоувелл.

— Что ж, это блюдо лучше подавать холодным, как говорил Мильтон.

Хоувелл открывает рот, закрывает, слушает и переводит:

— Суть в следующем: «Вы думали, я буду гнить в батавской тюрьме, так?»

Даниэль Сниткер гордо подходит к Фишеру и тычет тому в горло.

— Он говорит, что теперь «восстанавливается» в должности директора Дэдзимы.

Когда злобный взгляд Сниткера упирается в бородатое лицо Мельхиора ван Клифа, Пенгалигон ожидает плевка директора, или удара, или проклятия. Поэтому довольная улыбка, сменяющаяся веселым смехом, для него полнейший сюрприз. Удивлен и Сниткер, и английские зрители. Ликующий ван Клиф хватает за плечи своего бывшего начальника. Катлип и его морпехи, опасаясь подвоха, надвигаются, но ван Клиф начинает говорить. В голосе удивление, радость, он качает головой, словно не веря своим глазам. Хоувелл переводит: «Появление директора Сниткера, говорит он, доказательство того, что Бог есть, и Бог добрый. Сотрудники фактории более всего на свете хотят возвращения прежнего директора… они знают, что змей Ворстенбос и его жаба Якоб де Зут оболгали честного человека…»

Ван Клиф поворачивается к заместителю Фишеру и требует подтверждения: «Ведь так?»

Изумленный заместитель Фишер кивает и моргает. Ван Клиф продолжает. Хоувеллу перевод дается не без труда:

— Там, на острове, есть один парень по фамилии Ост, который скучает по Сниткеру, как сын скучает по отцу…

Сниткер, поначалу пребывающий в нерешительности — верить или нет, теперь начинает расслабляться.

Гигантской лапищей ван Клиф указывает на капитана:

— Он говорит добрые слова о нашей миссии, сэр. Он говорит… если такой честный человек, как господин Сниткер, нашел общий язык с этим джентльменом — он имеет в виду вас, — тогда он с удовольствием самолично вычистит вашу обувь в знак извинения за проявленную грубость.

— Может ли быть искренним такой разворот, лейтенант?

— Я… — Хоувелл смотрит, как ван Клиф заключает Сниткера в радостные объятия и что‑то говорит Пенгалигону. — Он благодарит вас, сэр, от всего сердца… за то, что мы нашли их всеми любимого товарища… и надеется, что «Феб» — предвестник восстановления англо — голландских дружественных отношений.

— Чудеса, — Пенгалигон наблюдает за происходящим, — действительно случаются. Спросите, может…

Ван Клиф с размаху вгоняет кулак в живот Сниткера.

Сниткер сгибается, как складной нож.

Ван Клиф хватает задыхающуюся жертву и переваливает через борт.

Криков нет, лишь громкий всплеск от упавшего в воду тела.

— Человек за бортом! — кричит Рен. — Шевелитесь, ленивые псы! Вытаскивайте его!

— Уберите его с моих глаз, майор, — Пенгалигон рычит на Катлипа.

Ван Клифа ведут вниз по трапу, и напоследок он выкрикивает какие‑то слова.

— Он удивлен, — переводит Хоувелл, — что британский капитан позволяет, чтобы палубу марало собачье говно.