Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова

Закарпатье только после войны было присоединено к Украине, там еще сопротивлялись банды Бендеры.

По дороге я удивлялась изобилию гусей и уток в этих местах. Естественные и искусственные водоемы, маленькие и большие, попадались повсюду, и везде много этих птиц. Город, где я должна была с поезда пересесть в легковую машину, назывался, как мне помнится, Станислав. В городе было много церквей с различными, часто враждующими между собой религиозными особенностями — то православные, то униатские, то католические. На городском базаре много продуктов: и пуховых подушек, и пуха в мешках, а также невероятное количество земляники — в банках, кастрюлях и ведрах. По всей дороге через перевал дети подбегали к машине и предлагали землянику в стаканах и пол-литровых банках, которую они собирали тут же, возле дороги.

Машина остановилась в каком-то небольшом поселке, где мне сняли комнату на втором этаже. Уклад жизни напоминал мне нашу жизнь в сибирских селах. Хозяйки занимались заготовками на зиму: варили варенье, пекли печенье, консервировали, солили и мариновали. Мужчины, в отличие от сибирских работящих мужиков, здесь обычно сидели в кабачках и пили вино.

Как только я вышла погулять и осмотреть окрестности, встречавшиеся мужчины со мной раскланивались и приглашали в местный кабак выпить с ними вина. Я отказывалась и благодарила за приглашение.

Оказалось, что на тоннеле проходили практику и студенты московского военного института, с которыми был их преподаватель — доцент Ленин Владимир Ильич. Меня очень удивило такое совпадение имени, отчества и фамилии, а так он был симпатичный полноватый человек, дружелюбно ко мне относившийся. Вместе с ним мы направились на рабочее место наших студентов.

Владимир Ильич приехал дней на пять раньше меня, и поэтому он знакомил меня с местным начальником строительных работ и с прорабами. По деревянной лестнице мы поднялись в калотту[46], подготовленную для укладки бетона нового свода. В других калоттах в это время проводились работы по выемке породы или установке опалубки.

Когда мы расположились в калотте, вдруг прошел поезд и выпустил столько черного дыма, что мы все задохнулись и закашлялись. Поезд прошел, дым рассеялся, и можно было дышать. Когда мы спускались из калотты, чтобы перейти в другую, я ударилась головой о бревно и чуть не потеряла сознание, но удалось скрыть от других, как мне было плохо. Именно на этом тоннеле я несколько раз ударялась о бревна и доски — уж очень было тесно: я ходила вся в синяках, к счастью, их не было видно.

Владимир Ильич как-то сказал, что на склонах гор много белых грибов, и мы решили в выходной день пойти за грибами и устроить ужин из жареных грибов с картошкой. Собрали так много, что их хватило не только на ужин, но и на обед на другой день.

Возможность поездить по стране, увидать новые места и новых людей была первым преимуществом преподавательской работы в институте. Вторым преимуществом была возможность не вставать рано. Я могла спать лишние два часа, потом одеваться и завтракать и как на прогулку отправляться в институт. Каждый семестр, когда составлялось расписание лекций, я с коробкой конфет шла к девушке, которая этим занималась, и просила ее назначать мои лекции только с одиннадцати часов и позже. Таким образом, исчезло чувство рабского труда, что для меня всегда имело значение.

Свою часть учебника и всякие методические пособия, которые были необходимы студентам, я писала всегда дома, но принимать студентов с зачетами и вопросами приходилось в тесном помещении нашей кафедры. Иногда мне поручали прочесть лекции и заочникам, приезжавшим из разных городов страны. Обычно это были люди среднего возраста.

В МИИТе в то время, когда я там преподавала, было много студентов-иностранцев: из Польши, Венгрии, Болгарии, Китая, один из Вьетнама и один из Северной Кореи. Приезжая в Советский Союз, они прежде всего изучали русский язык, а потом поступали в университеты или в институты.

Большую группу составляли студенты из Китая, среди которых была одна женщина. Занимаясь с ними, я убедилась в невероятной их работоспособности по сравнению с нашими студентами, но и в том, что они работают без собственной инициативы. Они готовы задать сотни вопросов и выведать все у преподавателя, но сами не делают никаких предложений. Когда приносят хорошо вычерченный проект, я узнаю свою работу над ним, но студент-китаец не внес в него ничего своего.

Ко дню 7 Ноября китайские студенты обычно присылают преподавателям телеграммы с поздравлениями. Телеграммы подписывались — Сяо, Ляо, Мао, Сан, Дун — их короткие фамилии занимали две строчки телеграммы, и было очень смешно читать их быстро подряд.

К концу последнего года обучения некоторые студенты-иностранцы женились на русских девушках, это были студенты из Польши, из Болгарии, только не из Китая. Был один серьезный роман между студенткой из Польши и студентом из Северной Кореи. Все годы учения они ходили взявшись за руки. Однажды я спросила у девушки, не собираются ли они пожениться, и она мне ответила, что они хотели бы, но ее родители ни за что не хотят отпустить ее в Северную Корею, а ему не разрешает правительство уезжать в Польшу. Он является героем своей страны, звание Героя получил после войны с американцами, и особенно поэтому ему не разрешают уехать из Кореи.

Ни с кем из доцентов кафедры я не подружилась, отношения были только служебные. И мне как-то это не было нужно. У меня был свой круг знакомых и друзей, не имеющих отношения ни к Метрогипротрансу, ни к МИИТу. Отношения доцентов между собой не отличались дружелюбием. Многие завидовали друг другу и рады были чем-нибудь досадить.

И еще мне не нравилось, как в институте учатся студенты. В каждом выпуске было, как правило, три или четыре студента, занимавшихся серьезно. И было несколько человек, почти не занимавшихся. Непонятно, как эти молодые люди были приняты в институт, как они сдали экзамены. Потом выяснялось, что иногда это были хорошие спортсмены, которых охотно принимали во все институты для престижа, а иногда это были чьи-то сыновья, которым отказать было невозможно и их принимали «по блату». Ходили слухи, что таким студентам можно было попасть в наш институт и за взятку, но я в это не верила.

Все остальные студенты учились посредственно, а некоторые даже хорошо, причем студентки всегда были добросовестнее студентов. Обычно окончившие институт с оценкой «хорошо» и «отлично» поступали на работу в проектные организации Метрогипротранса, все остальные шли в Метрострой. Там они на практике постигали все этапы производства работ по сооружению тоннелей и через несколько лет становились руководящими работниками.

Однажды, когда я зашла в Метрогипротранс, меня встретил начальник отдела кадров Горохов и сказал: «В Метрогипротранс приняли бы несколько человек из ваших хороших студентов…» И добавил: «Только жидков не надо». Вот я и встретилась с неприкрытым антисемитизмом. Я так рассердилась, что, сказав: «Но других хороших у меня нет», ушла от него.