Брокен-Харбор - Тана Френч

груди. – Сначала все было в порядке. Через несколько месяцев – летом – он начал поздно ложиться и поздно вставать. Стал реже выбираться из дома. Раньше он каждый день бегал, а тут бросил. Иногда не брился, ходил в пижаме.

– Похоже на депрессию.

– Он был подавлен. И что? Разве можно его винить?

– Но ты все-таки не восстановил с ними связь, так? – спросил Ричи. – Когда у тебя дела шли плохо, тебе не хватало Пэта и Дженни. Ты не задумывался о том, что они тоже нуждаются в тебе?

– Да, задумывался, – ответил Конор. – Очень часто. Думал, может, я бы им помог – сводил Пэта на пару кружек, посмеялся с ним, посидел с детьми, чтобы они с Дженни побыли вдвоем… Но я не смог. Это все равно что сказать: “Ха-ха, я же говорил, что все ваши мечты рухнут”. От этого стало бы только хуже.

– Господи, парень, да куда уж хуже?

– Намного хуже. Ну плюнул он на пробежки, подумаешь. Это не значит, что он разваливался на куски.

Этот резкий ершистый тон никуда не делся.

– Вряд ли тебя обрадовало, что Пэт торчит в четырех стенах, – сказал я. – Если он дома, значит, никакого тебе чая с сэндвичами. В последние пару месяцев ты улучал возможность побывать у них дома?

Конор быстро повернулся ко мне, словно я его спас:

– Да, но реже – может, раз в неделю, если они, например, ехали забрать Эмму из школы, а потом за покупками. Пэт не боялся выходить на улицу – просто хотел быть дома, чтобы подстеречь ту норку или кто там у них. Никаких фобий у него не было.

Я не глядя почувствовал, как замер Ричи. Конор не мог знать про зверя.

– А ты сам когда-нибудь видел это животное? – спросил я непринужденно, пока он не сообразил, что прокололся.

– Говорю же, я редко бывал в доме.

– Ну конечно. Я сейчас не про последние пару месяцев, а вообще. Ты видел животное? Слышал его?

Конор насторожился, хоть и не мог еще понять почему.

– Пару раз слышал шебуршание. Думал, это мыши. Ну или птица на чердак залетела.

– А по ночам, когда это животное должно охотиться, трахаться или чем там оно развлекается? Когда ты околачивался у Спейнов под окнами, ты хоть раз видел в свой бинокль норку? Выдру? Или хотя бы крысу?

– Да, там водится всякая живность. По ночам я слышал, как бегают всякие звери, в том числе крупные. Но кто это – понятия не имею. Темно было.

– И это тебя не беспокоило? Ты в глуши, кругом полно диких зверей, которых ты не видишь и от которых нечем защититься?

Конор пожал плечами:

– Животные меня не пугают.

– Да ты смельчак, – похвалил его я.

Ричи растерянно потер лоб – озадаченный новичок, пытающийся прояснить ситуацию:

– Секундочку. Я что-то упустил. Откуда ты знаешь, что Пэт караулил животное?

Конор на мгновение открыл рот и тут же захлопнул, судорожно соображая.

– Что такое? – спросил я. – Вопрос не сложный. Или у тебя есть причины на него не отвечать?

– Нет. Просто не помню, как я про это узнал.

Мы с Ричи посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Прекрасно, – сказал я. – Клянусь богом, сколько лет тут работаю, но эта отмазка никогда не надоедает.

Конор стиснул зубы – ему не понравилось, что над ним насмехаются.

– Извини, приятель. Пойми, мы тут до ужаса часто наблюдаем случаи амнезии – иногда я даже беспокоюсь, не подмешивает ли правительство что-то в воду. Может, попробуешь еще раз?

Его мозг все еще работал на повышенных оборотах.

– Да ладно, дружище, – сказал Ричи, по-прежнему с улыбкой в голосе. – Что тут такого?

– Однажды вечером я подслушивал под окном. Пэт и Дженни обсуждали это на кухне.

На улице не горят фонари, сад Спейнов тоже не освещен – после наступления темноты он мог хоть вечерами напролет шпионить под самыми их окнами. Спейны жили на отшибе, в доме, защищенном ползучими лозами и шумом прибоя, среди строительного мусора, за много миль от тех, кому они небезразличны, – казалось бы, неприкосновенность личной жизни – последнее, о чем им следовало волноваться. И однако же никакой приватности у них не было: Конор бродил по их дому, следил в окно за тем, как они пьют вино и обнимаются по вечерам; Гоганы подслушивали их споры, жадно совали нос в их семейные отношения. Стены их дома с тем же успехом могли быть сделаны из папиросной бумаги.

– Любопытно, – заметил я. – И как тебе показался их разговор?

– В смысле?

– Кто что сказал? Они были встревожены, расстроены? Препирались? Кричали друг на друга?

Лицо Конора сделалось непроницаемым – к такому вопросу он был не готов.

– Я слышал не все. Пэт сказал что-то типа “капкан не сработал”. Дженни вроде бы посоветовала попробовать другую приманку, а Пэт ответил, что знал бы, какую выбрать, если бы хоть одним глазком взглянул на зверя. Расстроенными они мне не показались, разве что немного обеспокоились, как и любой на их месте. Уж точно не ссорились и не раздували из этого огромную проблему.

– Ясно. И когда это было?

– Не помню. Скорее всего, летом, но, может, и позже.

– Любопытные вещи ты рассказываешь. – Я отъехал на стуле от стола. – Придержи эту мысль, приятель, – сейчас мы ненадолго выйдем, чтобы поговорить о тебе. Допрос приостановлен; детективы Кеннеди и Курран выходят из комнаты.

– Подождите! – остановил меня Конор. – А как Дженни? Она… – Закончить фразу он не смог.

– А… – Я перекинул пиджак через плечо. – Я этого ждал. Конор, сынок, ты молодец, очень долго держался, прежде чем спросить. Я думал, ты будешь умолять уже через минуту. Я тебя недооценил.

– Я ответил на все ваши вопросы.

– Да, пожалуй, более или менее. Молодчина. – Я вопросительно изогнул бровь, глянув на Ричи; тот пожал плечами и соскользнул со стола. – Что ж, почему бы и нет. Дженни жива, дружище. Ее жизнь вне опасности. Еще несколько дней – и ее выпишут.

Я ожидал увидеть облегчение или страх, может, даже гнев, однако Конор только со свистом втянул в себя воздух и коротко кивнул.

– Она предоставила нам весьма интересную информацию, – добавил я.

– Что она сказала?

– Да ладно, приятель. Ты же знаешь, что такие сведения мы не разглашаем. Но скажем так: тебе стоит поостеречься, прежде чем лгать нам о том, что может опровергнуть Дженни Спейн. Подумай об этом, пока нас не будет. Как следует подумай.

Придерживая дверь для Ричи, я в последний раз взглянул на Конора; он уставился в пустоту, дышал сквозь зубы и, как я ему и