Мертвые возвращаются?.. - Тана Френч

Где-то посередине действа я потеряла остальных. Я лежала на спине посреди травы, вдыхая аромат мяты и глядя на миллион звезд над моей головой. Было слышно, как откуда-то с крыльца дома меня зовет Раф. Спустя какое-то время я заставила себя подняться и двинулась на поиски, однако земное притяжение куда-то исчезло, дорожка стала скользкой, так что идти было трудно. Я на ощупь двигалась вдоль стены, одной рукой держась за ветки и побеги плюща. Мне было слышно, как под моими босыми ногами трещат сухие ветки, но ступать по ним было совсем не больно.

Залитый лунным светом газон казался совсем белым. В распахнутые окна струилась музыка, и Эбби одна танцевала на траве — медленно вращалась, раскинув руки и запрокинув к небу голову. Ухватившись за побег плюща, я застыла рядом с беседкой и наблюдала за Эбби: как колыхалась и опадала ее длинная юбка, как изгибалось запястье, когда она поднимала подол. Я провожала взглядом изгиб ее стоп, пьяноватое покачивание шеи среди теней и шепота деревьев.

— Ну разве она не прекрасна? — произнес за спиной вкрадчивый голос.

Я была настолько пьяна, что даже не испугалась. Дэниел с бокалом вина в руке сидел на каменной ступеньке среди плюща, а рядом с ним на каменных плитах стояла бутылка. Лунный свет придавал ему сходство с высеченной из мрамора статуей.

— Когда мы состаримся и поседеем, когда наши ряды начнут редеть, даже если я забуду все, что когда-либо помнил, думаю, я все равно буду помнить ее такой.

От этих его слов меня пронзила острая боль — правда, я не поняла почему. Все было слишком сложно, слишком далеко.

— И я хочу запомнить этот вечер, — ответила я. — Сделаю себе татуировку, чтобы никогда не забыть.

— Иди ко мне, — произнес Дэниел. Он поставил бокал, слегка подвинулся, уступая мне место, и протянул навстречу руку. — Иди ко мне. У нас еще будет тысяча таких ночей. Можешь забывать их сколько угодно, десятками, потому что мы будем устраивать новые. Нам ведь некуда торопиться.

Его рука, в которую он взял мою руку, была теплой и сильной. Он притянул меня ниже, чтобы я опустилась рядом с ним на каменную скамью. Я повиновалась и прильнула к нему, к его сильному плечу, от которого исходил аромат кедра и чистой, выстиранной шерсти. Мир вокруг меня был черным и серебристым, и переменчивым, и вода о чем-то шептала у наших ног.

— Когда мы подумали, что потеряли тебя, — начал Дэниел, — это было… — Он покачал головой и вздохнул. — Мне так не хватало тебя, ты даже не представляешь себе, как мне тебя не хватало. Но теперь все снова хорошо. Теперь все будет хорошо.

Он повернулся ко мне и поднял руку. Пальцы его запутались в моих волосах, одновременно такие грубые и такие нежные; он провел ими по моей щеке, обвел линию губ.

Горевшие в доме огни сливались в нечеткую волшебную карусель. Где-то над верхушками деревьев звучала высокая нота, и плющ покачивался под музыку, такую прекрасную, что мне было невыносимо ее слышать. Мне хотелось лишь одного — остаться. Взять провода и микрофон, засунуть их в конверт и, нацарапав на нем адрес Фрэнка, бросить в почтовой ящик. Стряхнуть, как вольная пташка, с себя всю прошлую жизнь и вновь вернуться сюда. Другие будут счастливы, и им незачем знать правду. У меня не меньше прав, чем у мертвой девушки. Я была Лекси Мэдисон в той же мере, что и она сама. Разве хозяин моей каморки не запихивал мои вещи в полиэтиленовые пакеты, грозясь выбросить их на помойку, когда мне нечем было уплатить за квартиру? Так что меня там ждет? Лепестки цветущих вишен, неслышно падающие на дорожку, аромат старых книг, отблески пылающего камина в украшенных морозным узором окнах на Рождество. И никакой необходимости влюбляться в кого-то, выходить замуж, рожать детей, терять близких. Никаких перемен — лишь пятеро нас, мы шагаем по саду за высокими стенами, и этот сад тянется бесконечно.

Где-то в глубине сознания барабан уже забил тревогу, предупреждая об опасности. Но я знала, почему Лекси преодолела миллион миль, чтобы найти меня, и в этом была она вся: чтобы дождаться момента и протянуть мне руку, взять мою ладонь в свою, повести меня по каменным ступеням, подойти к двери, привести меня домой. Губы Дэниела на вкус отдавали льдом и виски.

Приди ко мне мысль об этом раньше, я бы наверняка решила, что целоваться толком он не умеет. Как оказалось, я ошиблась. От его страстности у меня даже перехватило дыхание. Когда мы наконец разомкнули губы — не знаю, сколько минут спустя, — сердце грозило выпрыгнуть из груди.

А теперь что? — подумала я той крошечной частью своего сознания, что пока еще оставалось ясным. Что будет теперь?

Губы Дэниела, на которых играла легкая улыбка, были рядом с моими. Руки его лежали на моих плечах, большие пальцы нежно, медленным движениями поглаживали ключицы.

Фрэнк наверняка не моргнул бы глазом. Мне известны агенты, которые спали с гангстерами, ввязывались в драки и кололись героином — и все якобы во имя работы. Я ни разу ничего не сказала — в конце концов это не мое дело, — но точно знаю: всегда есть иной способ получить то, что тебе нужно, — было бы желание. Так что они поступали так лишь потому, что им это нравилось, а работа не более чем удобный предлог.

И тут я увидела перед собой лицо Сэма — удивленное, с широко раскрытыми глазами. Увидела так ясно, как если бы он стоял рядом с локтем Дэниела. По идее мне полагалось сконфуженно съежиться от стыда, но я ощутила лишь досаду и раздражение, причем такое сильное, что едва сдержалась, чтобы не закричать. Сэм был своего рода мягким пуховым одеялом, которым, словно теплым защитным коконом, была обернута моя жизнь, отгораживая от внешнего мира. Мне же хотелось одним резким движением сбросить его с себя, чтобы полной грудью вдохнуть холодного, свежего воздуха.

Меня спас провод. Большие пальцы Дэниела были всего в паре сантиметров от микрофона, прикрепленного к лифчику между грудей. Всего одно мгновение, и хмеля как не бывало — я была трезвее, чем когда-либо в жизни. От разоблачения меня отделяла всего пара сантиметров.

— Да… — протяжно произнесла я и лукаво улыбнулась Дэниелу, — как говорится, в тихом омуте…

Он не шелохнулся. Мне показалось, будто я заметила в его глазах огонек, который вспыхнул и тут же погас, хотя точно утверждать не стану. Я натужно соображала: откуда мне было знать, как повела бы себя Лекси в подобной ситуации? Почему-то возникло ужасное подозрение, что сопротивляться она точно бы не стала.

Внезапно из дома донесся грохот. Ведущие в сад двери распахнулись, и кто-то вылетел во внутренний дворик. Затем послышался голос Рафа.

— Не понимаю, ну почему нужно вечно делать из мухи слона?! — орал он.

— Господи, и кто бы говорил. Ведь это ты начал…

Джастин, причем такой злющий, что голос дрожал. Я вопросительно посмотрела на Дэниела, вскочила на ноги и выглянула сквозь побеги плюща. Раф нервно расхаживал по внутреннему дворику, время от времени приглаживая волосы. Джастин стоял, прислонившись к стене, и грыз ноготь. Они все еще ругались, но их голоса звучали гораздо тише, так что отдельных слов я разобрать не могла, лишь интонацию. По тому, как Джастин набычился, упершись подбородком в грудь, можно было подумать, что он плачет.