Е. П. Блаватская. История удивительной жизни - Сильвия Крэнстон

Однажды утром (8 января 1889 г.)… я находился у себя в студии… и занимался фотографией, когда ко мне подошёл ассистент и шёпотом сообщил, что одна дама желает, чтобы я сфотографировал её сейчас же, если это возможно, поскольку у неё очень мало времени… Вошла мадам Блаватская в сопровождении графини Вахтмейстер. Первая тут же села за маленький столик, запустила правую руку в карман и скрутила сигарету, которую вы видите на фото…

Мадам Блаватская выразила желание предстать перед камерой без каких-либо «студийных приготовлений» в своём естественном виде, и я, находясь под впечатлением от её личности и экспрессии, сделал шесть снимков, которые, к счастью, оказались удачными. Мадам Блаватская поднялась, поблагодарила меня за услугу, оказанную ей столь быстро, и сказала, что меня ей порекомендовал некий художник. Я отправил ей пробные изображения, которые она вернула мне, выразив удовлетворение результатами. Как вы знаете, впоследствии для Теософского общества были напечатаны тысячи экземпляров… Время от времени эта благородная дама приглашала меня зайти к ней, и мы разговаривали о жизни во всех её проявлениях, о безграничной силе добра, и она с интересом расспрашивала меня о моей горячо любимой работе. Через несколько лет я прекратил работать в студии, и единственными негативами, которые я оставил себе, были те шесть снимков [прилагаю]. Я бережно хранил их, и они в безупречном состоянии, но теперь, когда я стал 85-летним стариком, эти живые свидетельства, запечатлевшие великую личность, не могут оставаться у меня[847].

Знаменитый снимок «Сфинкс», сделанный Реста, 1889 г.

* * *

Частым гостем Е. П. Блаватской в Лондоне являлся богатый испанский аристократ Хосе Шифре, близкий друг королевы Изабеллы II и короля Альфонса XII. Говорят, на смертном одре король сказал, что Шифре был его единственным бескорыстным другом[848]. Тот вспоминает, что при первой встрече Блаватская одним своим взглядом «пронзила и разрушила ту личность, которой я был до этого момента», и что «идеи, склонности и предрассудки, более или менее укоренившиеся в этой личности, разом исчезли… Я не буду пытаться объяснить этот на первый взгляд удивительный факт, но он, как и все другие, основан на великом законе кармы… Ей я обязан всем, что знаю… Благодаря знакомству с ней я достиг смиренного спокойствия и душевного равновесия»[849].

Также Шифре утверждал, будто Елена Петровна дважды спасла ему жизнь. Первый раз это произошло, когда он собирался уезжать из Лондона на континент. Она сказала: «Сегодня Вам не следует ехать». Шифре возразил, что непременно должен ехать. В ответ на настоятельную просьбу Елены Петровны не ехать он заявил: «Но я должен поехать, это совершенно необходимо, я не могу отложить поездку». «Вам нельзя ехать, переночуйте в Лондоне», – приказала она, и Шифре нехотя уступил. На следующий день газеты сообщили о том, что вечерний почтовый поезд, на котором намеревался ехать Шифре, попал в ужасную катастрофу[850].

Несмотря на протесты католической церкви, Шифре вместе с несколькими единомышленниками активно продвигал теософию в Испании. К концу 1889 г. такие книги, как «Разоблачённая Изида», «Эзотерический буддизм», «Свет на Пути» и «Ключ к теософии», были переведены на испанский язык[851]. Брошюру под названием «Что есть Теософия?» начали распространять в университетах, библиотеках и клубах по всей Испании. В мае 1893 г. в Мадриде был основан теософский журнал «София», за время существования которого было выпущено 17 томов. По утверждению Бориса Цыркова, «самым значимым и долговечным результатом неутомимой деятельности Шифре и его близких друзей и соратников, вероятно, является создание превосходного перевода на испанский язык „Тайной Доктрины“, первый том которой был выпущен в 1895 г.»[852]. Когда Шифре лишился своего огромного состояния, о его работе на благо теософии позабыли, чему, по его мнению, поспособствовала Церковь[853].

Усилиями англиканской церкви «Люцифер» попал под запрет в Англии везде, где продавались печатные издания. Вне всяких сомнений особенно оскорбительной церковным деятелям показалась редакционная статья в декабрьском выпуске 1887 г. «Архиепископу Кентерберийскому – привет от „Люцифера!“», в которой приводились доказательства того, что «доктрины Церкви во всех смыслах являются почти полной противоположностью учений Христа». Статья завершается словами:

Итак, мой господин примас, мы очень любезно изложили вам основные моменты разногласий и несоответствий между Теософией и Христианскими Церквями и рассказали вам о единстве Теософии с учениями Христа. Вы услышали наше провозглашение веры и узнали о тех обидах и жалобах, которые мы направляем против догматического Христианства. Мы, горстка смиренных людей, не обладающих ни богатствами, ни мирским влиянием, но сильные в своём знании, объединились в надежде сделать ту работу, которую, как вы говорите, ваш Учитель возложил на вас, но которой этот богатый и господствующий колосс – христианская Церковь – к столь большому сожалению пренебрегал.

Мы гадаем, назовёте ли вы это самонадеянностью? Осмелитесь ли вы, в этой стране свободы мнений, свободы слова и свободы усилий, ответить нам не чем иным, кроме как обычной анафемой, которая припасена у церкви для реформаторов? Или же мы смеем надеяться, что горькие уроки опыта, которые такая политика приносила церквям в прошлом, изменили сердца и прояснили рассудок её правителей, и что наступающий 1888 г. станет свидетелем того, как христиане протянут нам руку дружбы и доброй воли? Это будет лишь справедливым признанием того, что небольшая группа, именуемая Теософским обществом – не предшественники Антихриста и не порождение Вселенского Зла, каковыми нас считает Церковь, а практические помощники, возможно, даже и спасители Христианства, и что они всего лишь стремятся выполнить ту работу, которую Иисус, Будда и другие «сыны Бога», им предшествовавшие, поручили своим последователям, но которую Церкви, став догматическими, оказались совершенно неспособны исполнить.

А теперь, если ваша милость сможет доказать, что мы были несправедливы к Церкви, главой которой вы являетесь, или к популярному богословию, мы обещаем публично признать нашу ошибку. А пока «молчание – знак согласия»[854].