Живые и мертвые - Неле Нойхаус

– За то, что он сделал моей матери, дочери и мне, он должен отправиться в ад, – воскликнула она. – Все горе, которое он приносит людям, не компенсируется тем добром, которое он, несомненно, тоже делает. И чем лучше я понимаю его намерения, тем яснее мне становится, что он никогда не видел за историями болезней судьбы, а только новые возможности для себя. Его сочувствие никогда не было искренним. Для него всегда были важны только признание, слава и честь. Надеюсь, что до конца своей жизни он будет сидеть в тюрьме.

На ее лице и в осанке отражались сильные душевные переживания, которые она подавляла благодаря своему достойному восхищения самообладанию. Гнев, боль, разочарование, печаль.

– Если мы сможем уличить его в убийстве Герке, то он на очень долгое время отправится за решетку, – сказал Боденштайн. – Но пока, к сожалению, у нас есть лишь подозрительные обстоятельства, которые умный адвокат превратит в пыль.

Каролина Альбрехт вернулась к столу, открыла свой обтянутый кожей ежедневник и вынула из него листок бумаги. Ее лицо дернулось.

– Я знаю, что должна была предоставить это вам, но я… я тем не менее сама занялась поиском, – сказала она тихо. – Вот адрес свидетеля, который видел моего отца, который в воскресенье в 0:35 выходил из дома Герке. Это сосед Герке. Он в этот поздний час выпускал в сад свою собаку. Он сумел очень точно описать моего отца. Так что наряду с этими документами и одеждой, пропахшей дымом, у вас будет достаточно доказательств.

* * *

– Чем занимался Рудольф? – гадала Пия, когда они сели в машину и Боденштайн включил двигатель. – Может быть, он пытался своими исследованиями преодолеть ограничения по группе крови?

– Мне это напоминает доктора Франкенштейна, – сказал Боденштайн скептически.

– Но это вполне вероятно! Почему тогда он работал с таким корифеем гематологии, как Фуртвэнглер? Хелен Штадлер могла докопаться до этого. Ее краткие тезисы явно касаются этой темы.

– Бурмейстер и Хаусманн – врачи, которые заинтересованы в том, чтобы Франкфуртская клиника неотложной помощи соответствовала самому высокому уровню медицинских исследований, – размышлял Боденштайн вслух. – Это невероятно повысило бы репутацию клиники и обернулось бы звонкой монетой. Но потом у Рудольфа возникли неприятности, и он вынужден был уйти из клиники. Основанием, видимо, послужила история с Кирстен Штадлер.

– А этот доктор Яннинг, который раньше был в дружеских отношениях с Рудольфом, решил облегчить душу перед Герке и рассказал ему всю правду, – сказала Пия. – Но тем не менее он значится в списке смертников Хелен и соответственно с большой долей вероятности и в списке снайпера. Почему?

– Потому что он, по их мнению, также был виновен, – ответил Боденштайн.

– Я сейчас позвоню Хаусманну и Яннингу! – Пия порылась в своем рюкзаке и нашла листок, на который записала номера телефонов.

– Будь осторожна, – предупредил Боденштайн. – У нас еще недостаточно информации, чтобы посвящать их в историю Рудольфа. Если они в курсе дела, значит, они соучастники преступления и могут замести следы.

– Но ведь они уже давно это сделали! – ответила Пия.

Сначала она набрала номер мобильного телефона профессора Хаусманна, который сразу ответил и откровенно признался, что ему уже сообщили о звонке Пии. Это ее не особенно обрадовало, но она на это рассчитывала. После нескольких формальных фраз она объяснила ему суть дела.

– Почему профессор Рудольф вынужден был тогда уйти из клиники? Что произошло на самом деле? – спросила она.

– Одну минуту, пожалуйста.

Она услышала шаги, потом хлопнула дверь.

– На него постоянно поступали жалобы, – сказал профессор приятным низким голосом. – У Рудольфа был абсолютистский стиль руководства, который стал неприемлем для современной клиники. Со стороны врачебного и сестринского персонала возникали все более серьезные протесты. В конце концов мне не оставалось ничего другого, как предложить ему расторгнуть трудовой договор только для того, чтобы в жизни клиники настал покой.

– Это действительно истинная причина? – настаивала Пия. – А не было ли это связано с историей, произошедшей осенью 2002 года с пациенткой Кирстен Штадлер?

Хаусманн на долю секунды насторожился.

– Этот случай раскалил и без того напряженную атмосферу, – элегантно вышел он из затруднительной ситуации. – Один молодой врач из команды Рудольфа обратился к руководству клиники и в Федеральную ассоциацию врачей, поскольку он критиковал действия Рудольфа, и тот его прессовал.

– В чем конкретно это выражалось?

– Я не знаю всех деталей, но в первую очередь речь шла о личной душевной нерасположенности. У Рудольфа очень тяжелый характер, и молодым самоуверенным врачам с ним нелегко.

Обе фразы были ложью, и Пия это поняла.

– Что хотела от вас Хелен Штадлер, когда в августе прошлого года приходила к вам? – спросила она.

– Кто ко мне приходил?

– Дочь Кирстен Штадлер. По нашим сведениям, она разговаривала с вами пару месяцев назад.

И вновь едва уловимая заминка.

– Ах да. Молодая дама. Я сейчас уже не помню.

– Я предполагаю, – сказала Пия, которая ни на секунду ему не поверила, – она пыталась на вас давить, потому что узнала от господина Хартига подробности, которые вы хотели сохранить в тайне. Но для нас это как раз не играет никакой роли. Вам уже наверняка известно из прессы, что в последние две недели застрелили пять человек. Постепенно мы установили мотив действий убийцы. У всех жертв были родственники, которые имели отношение к истории с Кирстен Штадлер. Так что ситуация требует от вас объяснений, поскольку трое из пяти жертв связаны с Франкфуртской клиникой. Вам надо немедленно прервать отпуск и уволить секретаршу, поскольку она должна была проинформировать вас о нашем звонке еще несколько дней назад, когда мы хотели первый раз поговорить с вами; тогда мы при определенных обстоятельствах смогли бы предотвратить два убийства.

– Что я должен сделать? – спросил профессор, и в его голосе сразу послышалась серьезная озабоченность.

– Раскрыть факты, касающиеся смерти фрау Штадлер, прежде чем это сделает пресса! Этого добивается преступник, и, возможно, тогда удастся избежать новых жертв.

– Но я… я не могу это так просто сделать, – ответил Хаусманн.

– Почему? Кого вы боитесь?

– Я никого не боюсь! – возразил профессор. – Но я всего лишь сотрудник клиники, которая принадлежит иностранному концерну, и этот концерн будет не особенно рад негативным заголовкам.

– Эти негативные заголовки появятся в любом случае, – пообещала Пия. – Могу посоветовать лишь одно – возвращайтесь и не усугубляйте и без того сложную ситуацию.

– Да, тогда… я… – начал заикаться руководитель Франкфуртской клиники.

– Да, профессор, – Пия сделала вид, что она кое-что вспомнила, – снайпер еще не арестован, поэтому, если у вас есть близкие, которые для вас что-то значат, вам стоит их предупредить.