Промельк Беллы. Романтическая хроника - Борис Мессерер
Шрифт:
Интервал:
Когда я бывал в квартире на Флотской, Веничка показывал мне свои записные книжки, в которых исключительно аккуратным почерком были выписаны цитаты из великих философов, мудрецов и писателей прошлого. Среди опубликованного есть совершенно замечательная книжка, составленная Веничкой из цитат В. И. Ленина, – “Моя маленькая лениниана”.
Много раз я спрашивал Венедикта о том случае, когда в электричке пропала рукопись его романа о Шостаковиче, но отчетливого ответа так и не получил. Скорее всего, портфель с рукописью был забыт на сиденье.
Тогда, в середине 1980-х замечательный хирург онкологического центра им. Блохина Евгений Матякин, наш большой друг, оперировал Веничку и продлил его жизнь на четыре года. Правда, теперь Веничка мог говорить, лишь подставляя к горлу микрофон, придающий голосу какой-то металлический звук. Это устройство мы называли “говорилкой”.
Как-то мы сидели вдвоем с Венедиктом у меня в мастерской, попивая коньячок из 250-граммовых бутылочек, которых у нас было немало. Мы с Веничкой мирно беседовали, он уже пользовался “говорилкой”. Неожиданно в дверь позвонили, и на пороге возникла довольно разнообразная компания.
В то время в практике нашей с Беллой жизни это было возможно: близкие люди могли зайти вечером в мастерскую без предуведомления. Среди пришедших оказалась Инге Морат. Она сразу оценила мизансцену: мы с Венедиктом за столом, а на переднем плане – батарея коньячных бутылочек. Некая российская экзотика заключалась еще и в том, что Веничка сидел в кроличьей шапке-ушанке, – ему казалось, что в мастерской прохладно. Инге попросила нас не двигаться и сделала памятный снимок. На фотографии наши смущенные улыбки говорят сами за себя.
Инге нас снимала, и через два года, уже после того, как Венички не стало, я получил эту фотографию в подарок. И по сей день признателен ей.
Но вечер так просто не закончился. Некоторые из дам вошли в кураж. Одна из них обнимала, целовала Веничку и все просила убрать “говорилку”:
– Брось эту штуку, ты и так хорошо говоришь!
В итоге Веничка, хорошо выпивший в тот вечер, уехал, позабыв “говорилку” на диване.
Рано утром зазвонил телефон. В трубке я услышал лишь молчание и торопливо сказал:
– Веничка, это ты? Я сейчас привезу тебе “говорилку”! Еду к тебе на машине.
Стояло именно то время суток, о котором Веничка восклицал:
О, тщета! О, эфемерность! О, самое бессильное и позорное время в жизни моего народа – время от рассвета до открытия магазинов! Сколько лишних седин оно вплело во всех нас, в бездомных и тоскующих шатенов!
Через сорок минут я вручил Венедикту “говорилку” и бутылку коньяка. Мы сидели на кухне и вспоминали вчерашние перипетии. Рядом с Веничкой была его Галя, самоотверженно делившая с ним все тяготы жизни.
В опубликованных записных книжках Венички есть запись о похожей встрече:
13–14–15. XI. В один из этих дней в гостях у Мессерера по его приглашению. За коньячком в его мастерской, тет-а-тет. Белла отсутствует: она под Ленинградом, в Доме творчества. Веселых и приятных мыслей полон. На следующий день обнаруживаю, что оставил у Бориса Мессерера свою синюю сумку с записными книжками, звоню – так и есть. Отличный малый Мессерер: подъезжает на машине, вручает сумку и плоский, позарез нужный флакон коньяку. Мало того: обнаруживаю в каждом кармане по полсотне.
Мы с Беллой обожали Веничку, и он со своей стороны платил нам любовью и даже, по-моему, был влюблен в Беллу. Когда она читала стихи, он слушал как завороженный. Веничка и Галя бывали у нас на даче в Переделкине: врачи рекомендовали Веничке как можно больше ходить пешком на свежем воздухе. Мы гуляли по аллеям, разговаривали, а потом шли обедать.
У меня сохранились подаренные им книжечки с короткими дарственными надписями в весьма своеобразном Веничкином стиле. Например: “Борису Месс. С уже устоявшейся любовью”.
Когда Веничке стало в очередной раз плохо, мы с Беллой по звонку Гали примчались на Флотскую улицу. Кое-как снарядив Веничку, на безумной скорости помчались вчетвером через весь город в больницу на Каширском шоссе и чудом успели к назначенному часу. Это была последняя поездка Венедикта. Мы с Беллой навещали его в больнице. Веничка погибал. Помню, как он сидел на кровати, одетый в голубую рубашечку, так гармонировавшую с цветом его глаз… Женя Матякин делал все возможное, чтобы спасти Веничку, но это уже было выше его сил.
Отпевали Ерофеева в храме Ризоположения на Донской, между Ленинским проспектом и Шаболовкой. Собралось множество людей. Похоронили Веничку на Новокунцевском кладбище. Поминки были в кафе на Скаковой улице.
Галя не выдержала жизни в одиночестве. Она выбросилась из окна той самой квартиры на Флотской.
Говорит Белла:
Слова заупокойной службы утешительны: “…вся прегрешения вольные и невольные”… “раба Твоего”… “новопреставленного Венедикта”…
Не могу, нет мне утешения. Не учили, что ли, как следует учить, не умею утешиться. И нет таких наук, научения, опыта – утешающих. Наущение есть, слушаю, слушаюсь, следую ему. Других людей и себя утешаю: Венедикт Васильевич Ерофеев, Веничка Ерофеев, прожил жизнь и смерть, как следует всем, но дано лишь ему. Никогда не замарав неприкосновенно-опрятных крыл совести, художественного и человеческого предназначения суетой, вздором, – он исполнил вполне, выполнил, отдал долг, всем нам на роду написанный. В этом смысле – судьба совершенная, счастливая. Этот смысл – главный, единственный, все правильно, справедливо, только почему так больно, тяжело? Я знаю, но болью делиться не стану. Отдам лишь легкость и радость: писатель, так живший и так писавший, всегда будет утешением для читателя, для не-читателя тоже. Не-читатель как прочтет? Но вдруг ему полегчает – он не узнает, но это Венедикт Ерофеев взял себе его печаль и муку. Взял и вернул всем нам уроком, проповедью добра, любви, счастьем осознания каждого мгновения бытия. Столь свободный человек, прежде и теперь, он нарек героя его знаменитой повести своим именем, сделал его своим соименником – страдающего, ничего не имеющего, кроме чести и благородства. Вот так, современники и соотечественники. Веничка, вечная память.
Одна из самых главных наших с Беллой дружеских привязанностей – Булат Окуджава. Притягивая окружающих своим талантом, он крепко держал “оборону сердца”, почти ни перед кем не открывался душой. В его непростой судьбе был и опыт “сына врага народа”, и испытание войной: окопы, передовая, ранение, полученное под Моздоком, военный госпиталь, затем годы работы учителем в сельской школе.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!