Столетняя война - Жан Фавье

Тех, кого назовут «молотами» (Maillets), реже в то время — «майотенами» (Maillotins), пошли искать подкреплений в тюрьмах. Были захвачены Шатле, Фор-Левек, Тирон. В свою очередь не выдержали и ворота Дворца правосудия.

Зажиточные бюргеры, сначала захваченные врасплох, а потом поддавшиеся соблазну выть по-волчьи вместе с волками и мало склонные петь хвалу фиску, теперь встревожились из-за оборота, какой стали принимать события. Они, конечно, хотели конца налога, но не разгрома столицы. Уже насчитывалось десятка три убитых. Никто не сомневался, что король потребует расплатиться по счетам.

Состав делегации был импровизированным: законники, магистры университета, несколько купцов встретились у Сент-Антуанских ворот с герцогом Бургундским и несколькими королевскими советниками, прибывшими для этого из Венсенна. Парижане выдвинули условия: отмена налога, всеобщая амнистия. Люди короля их отклонили.

Восставшие тщетно искали вождя. В Фор-Левеке майотены освободили среди прочих бывшего прево Юга Обрио, который попал в тюрьму в прошлом году потому, что нарушил некоторые привилегии университета, а правительство герцогов меньше всего было расположено защищать одного из бывших служащих Карла V. Обрио был ненавистен нотаблям, клирикам, студентам. На данный момент повстанцы забыли, что он прежде был начальником полиции, и постарались видеть в нем только заклятого врага привилегированных и жертву власть имущих. Ему предложили возглавить восстание.

Обрио был слишком благоразумен, чтобы попасть в ловушку. Сын дижонского менялы, он побывал прокурором герцога Бургундского, потом его бальи в Дижоне, прежде чем перейти на королевскую службу. Это был юрист, администратор, строитель. Не бунтовщик. Выступить против ратуши и университета его в свое время побудили интересы короля, а не демагогические соображения. Он прекрасно понимал, что, если примет предложение майотенов, ему рано или поздно отрубят голову. Государственной измены бывшему парижскому прево никто бы не простил.

Он было подумал снова стать узником епископа, потом предпочел заночевать дома. Но на следующее утро он, не привлекая внимания, покинул столицу. Снова обнаружился он в Авиньоне, у папы Климента VII.

Правительство герцогов спешило покончить с этим делом. Если бы парижане нашли своего Артевельде, события могли бы иметь продолжение. Восстание против налогов могло распространиться на все королевство. Уже многие города волновались, чаще всего поднимая лозунг: «Да здравствует Гент, наша мать!»[87]. В Нормандии, Шампани, Пикардии налоговые чиновники обращались в бегство. Амьен, Орлеан, Лион отказывались платить какой бы то ни было новый налог. С другой стороны, срочно надо было покарать мятежников Гента и Руана.

В качестве посредника выступило духовенство. 13 марта 1382 г. король даровал всеобщую амнистию. Из списка помилованных исключили четыре десятка вожаков — это были простые люди и нотабли, когда-то ведшие переговоры в надежде предотвратить репрессии. Воплощением королевского правосудия стал десяток повешенных. Остальные мятежники отделались испугом: 25 марта прево помиловал тех, на кого не распространилась амнистия.

Крупные парижские бюргеры были удовлетворены. Репрессии сделали свое дело, надолго смирив народное недовольство. 1 марта бюргеры испугались, 13 марта взяли восстание под свой контроль. Таким образом, борьба с налогом вылилась в укрепление позиций хозяев и собственников и в их гарантированное спокойствие. Дело майотенов завершилось победой демагогов и краснобаев, которые в феврале были защитниками податных, в марте — сторонниками порядка и в конечном счете — поборниками парижских вольностей.

Репрессии

Без труда можно было понять, что король ни в чем не уступил. Штаты, собравшиеся в Компьене, вотировали сбор эда. Депутаты от Парижа оспаривали размер этого налога, но не решились воспротивиться ему, опасаясь нового массового подъема. На самом деле парижское бюргерство рассчитывало на гентцев. Во всех кабачках, за играми в шары или кегли, на рынках и в лавках все на словах вели себя как заговорщики, но рисковать не хотели. В этом смысле показательна безропотность суконщика Обера из Дампьерра. Когда его изобличили как участника заговора против фиска, он дал себя арестовать, даже не позвав на помощь: он сказал себе, что в случае восстания погибнут слишком многие. Добрые парижские горожане были врагами фиска, но притом и врагами беспорядка. Если победа фламандцев нейтрализует королевскую власть, тогда будет видно.

Пока Париж занимал выжидательную позицию, а Фландрия организовывала свою жизнь без графа, Карл VI занялся Руаном. К тому времени, когда он вступил в город (29 марта) уже отрубили головы главным зачинщикам «гарелли», сбросили колокола с колокольни, снесли укрепление у ворот Мартенвиль, сняли цепи с улиц и конфисковали оружие у горожан. В назидание королевское правительство распустило коммуну и отменило привилегии руанцев на перевозку товаров. Заодно город обложили особо тяжелым налогом.

Ошеломленные руанцы четыре месяца вели себя спокойно. Но когда штатам Нормандии навязали новый эд с потребления, сдержать ярости горожане уже не сумели. 1 августа 1382 г., когда сборщики налога установили свой прилавок, на суконном рынке вспыхнула вторая «гарелль». Бальи удержал город под контролем: инцидент не получил развития. Тем не менее люди короля сошлются на этот рецидив, чтобы окончательно подавить Руан.

Пока что каждый восставший город вел бой по отдельности, никакой координации между ними не было. Конечно, горожане много писали. Они обменивались сведениями и подбадривали друг друга. Но перед лицом королевских репрессий города остались в одиночестве, каждый сам за себя. Герцоги — повсюду руководившие молодым королем — могли карать города один за другим, посвящая этому все свое время.

В августе 1382 г. Филипп Бургундский добился в Совете, чтобы приоритет был отдан фламандским делам. Его они в достаточной мере интересовали. Поэтому 18 августа Карл VI принял в Сен-Дени орифламму, присутствие которой в армии делало фландрский поход не просто набегом, а акцией по защите монархического порядка. Гентцы в то время тщетно добивались, чтобы король выступил арбитром в споре между ними и их графом: они забыли, что герцог Бургундский уже сам чувствовал себя графом Фландрским. И кроме того, Филипп Храбрый сумел придать предприятию облик крестового похода: было объявлено, что Фландрия должна признать папу Климента VII. В то время, когда у церкви было два главы, любая политическая акция могла найти новый резонанс, если ее вписали в эту драму всего христианского мира.

У Артевельде не было выбора. Он обратился к Англии. Ричарда II не слишком радовало, что французы хотят подчинить Фландрию, к тому же он признавал папой Урбана VI. Если Авиньон признает новые земли, это могло его только встревожить. Поэтому Артевельде без труда добился очень расплывчатых обещаний. Он этим довольствовался.

18 ноября королевская армия под дождем покинула Лилль. На следующий день умелый маневр позволил ей занять Коминский мост и таким образом перейти через реку Лис. 21 ноября сдался Ипр. Артевельде застали врасплох: в планах обороны он рассчитывал на Лис. Чтобы не допустить осады Гента, ему теперь нужно было искать сражения на открытой местности.