Это было в Праге - Георгий Брянцев

— Какие же эти два слова? — заинтересовался Глушанин.

— Коммунистическая партия… — не дожидаясь переводчика, ответил Кристу.

Боровик протянул Кристу свою слабую руку.

— Ты хороший человек, Иона, — сказал Глушанин.

Кристу подбросил в огонь небольшое поленце и, отойдя в угол, лег.

— Ложись со мной, Максим, — попросил Боровик. — Я никак не могу согреться.

Глушанин лег между ним и холодной стеной.

Улеглись и партизаны.

Костер догорел. Ветер еще шумел, но, как показалось Глушанину, порывы его слабели. Глушанин вплотную прижался к Боровику, чтобы согреть его теплом своего тела.

— Так теплей?

— Хорошо, — едва слышно ответил Боровик.

Глушанин не мог уснуть сразу. Припомнились далекие отроческие годы. Был и в его жизни случай, когда его так же, как сейчас он Боровика, отогревал своим сильным телом большой мужественный человек.

Заря человеческой жизни — детство в памяти каждого человека оставляет неизгладимый след. А детство у Глушанина было не легкое. Когда он лежал в люльке, женщины, родившей его, уже не было на свете. Дав сыну жизнь, она умерла. Максим был у нее первым и последним ребенком. Отца он потерял, будучи пяти лет. Неокрепшая память паренька не сумела сохранить образ отца. И так случилось, что Максим совсем не помнил своих родителей. Он попал в детдом, а достигнув четырнадцатилетнего возраста, бежал из него. Произошло это во Владивостоке в пасмурный осенний день. Море было неспокойно. Мутные волны хлестали в берег. Но это не остановило ребят — предприимчивого Максима и его ровесника, задушевного дружка по детдому Петьку. Они решили, что бежать можно только водой, и не иначе. Захватив доски вместо весел, они сели в утлую лодчонку и отчалили.

Голос с дебаркадера: «Эй, огольцы! Куда вас леший несет?» — только прибавил им силы. Пусть себе кричит сторож. У них был точно разработанный план. На дне лодки у них лежала провизия, заготовленная с расчетом на неделю.

Но едва лодчонка выбралась из скопления барж и катеров на чистую воду, ее сразу перевернуло. Из груди мальчишек вырвался крик. Петька, не умеющий плавать, мгновенно исчез под водой, а Максиму повезло. Он уже глотнул горькой воды и готов был отправиться вслед за другом, но его спасли.

Очнулся Максим в полной темноте и в тепле. Рядом с ним неизвестный человек издавал гомерический храп. Этот человек спал, держа в своих объятиях Максима.

Обстоятельства своего спасения Максим выяснил утром. Его вытянул из воды механик с корабля дальнего плавания Федор Ильич Пантелеев. Это был крепкий, коренастый мужчина лет сорока с неласковым лицом и добрым характером.

Горько плакал Максим, узнав о гибели своего дружка. Потом он сказал Федору Ильичу, что никуда не хочет идти от него.

Пантелеев оставил Максима у себя. Вскоре он пристроил своего питомца в частную авторемонтную мастерскую, и Максим самостоятельно стал зарабатывать себе на хлеб.

Он крепко привязался к Федору Ильичу, во всем старался быть на него похожим, подражал его походке, его жестам, пытался говорить его языком.

Однажды Федор Ильич заговорил с Максимом о его будущем: не пора ли ему стать моряком? Максим отказался наотрез. После пережитого он питал и страх и отвращение к воде. Пантелеев не стал его переубеждать. Он знал, что из человека, не любящего моря, доброго моряка не выйдет.

Вскоре Максима постигло новое горе. Как-то утром Пантелеев был найден мертвым в порту. При трупе не нашли ни пистолета, ни удостоверения, ни партийного билета.

Максим решил уехать из Владивостока. Скопленные деньги позволили ему добраться до Иркутска, а там он поступил добровольцем в Красную армию и уже не расставался с нею.

Как далеки эти годы! Как быстро бежит время! Но как все свежо в памяти!

Перед его глазами и сейчас, как живой, стоит Федор Ильич Пантелеев, крепкий, коренастый, с хорошо развитой грудной клеткой моряка. «Из тебя, Максим, человек получится, — говорил он, — только не мотайся из стороны в сторону. Брось якорь в том месте, к которому у тебя душа лежит, и определяйся. За жизнь ты держишься крепко, а это основное. Жизнь таких любит…»

2

Была глубокая ночь. Глушанин проснулся от какого-то внутреннего толчка. Ему было холодно. Рядом с ним лежало мертвое тело. Голова умершего друга покоилась на одной руке Глушанина, другою он обнимал его за грудь. Несколько минут Глушанин не двигался, оцепенев от горя, а потом осторожно высвободил руку. Он приподнялся на колени, склонился над Боровиком, поцеловал его в лоб и тихо вышел из домика.

Снег не падал. Ветер стих. На чистом, ледяном небе сияли такие же холодные, как и оно, бесстрастные, льдистые звезды.

Глушанин долго стоял в морозной ночи с непокрытой головой, не ощущая, как коченеют его руки. Да… все может пережить человек, но к смерти никогда не привыкнешь. И ее не переживешь.

1

Пришел новый, сорок пятый год.

Минули январь, февраль.

На Прагу дохнула ранняя весна. Пригревало солнце, под его лучами дымились железные крыши. С крутогоров сползали снега, днем подтачиваемые талой водой, по утрам съедаемые туманами. С длинных сосулек падала прозрачная капель. Расширялись проталины на открытых местах, туманились сады и парки на Летне, в Стршешовице, на островках еще скованной Влтавы.

Ночи стали короче.

Ветер дул с востока. Теплый ветер. Не только природе обещал он возрождение, но и людям.

Освобождение шло с востока. Все ярче и ярче пламенела заря близкой победы.

Советские люди в серых солдатских шинелях, взломав оборону немцев на протяжении более тысячи километров, с упорными боями продвигались на запад, в глубь фашистской Германии.

В январе советские войска освободили Варшаву, Краков, Лодзь, Тильзит, прорвались к Данцигской бухте и отрезали восточнопрусскую группировку немцев, вторглись в Померанию и Бранденбургскую провинцию, вышли к Одеру. В феврале они овладели столицей Венгрии Будапештом и крепостью Познань.

В восточной и юго-восточной Словакии, в городах Кошице, Прешов, Кежмарок, откуда Советская армия изгнала оккупантов, утверждалась новая жизнь.

Армия-освободительница уже билась с врагом в гористой полосе Центральной Словакии.

Гитлеровский наместник в Чехии Франк выбивался из сил, чтобы сдержать растущее сопротивление населения на оккупированной немцами территории.

В начале года по приказу Франка Гаха сменил председателя «правительства протектората» и вместо Крейчи посадил в его кресло бывшего полицей-президента при габсбургском владычестве Бинерта. Новый председатель незамедлительно заявил: «Мы неослабно будем выполнять свой долг, добровольно принятый нами на себя перед фюрером и империей». А в кругу своих друзей он высказал надежду, что чехи его не подведут, ибо он их считает благонамеренной нацией. Так сказал Бинерт.