Это было в Праге - Георгий Брянцев

Чехи любили свою родину, любили свою славную столицу, древний город Прагу. Чехи гордились великим Жижкой и его таборитами, гордились своими академиями, музеями, картинными галереями, Пражским университетом, гордились своей принадлежностью к семье славянских народов.

В течение многих столетий они стремились к свободе и мужественно боролись за нее.

Палач Гейдрих, вступив в Прагу, сказал: «Здесь всё надо изменять в корне». Когда его спросили: «Что вы подразумеваете под словом „всё“?» — он ответил: «Всё. Всё без исключения. И в первую очередь чехов. Изменить или заменить».

Не удалось ни то, ни другое. Чехи плакали, увидев на улицах Праги немецкие танки, но плакали, стиснув зубы и сжав кулаки, чехи стонали от боли, когда фашистские чудовища разрывали на куски тело их родины. Они расправили плечи, когда братский советский народ протянул им руку помощи. Чехи не сомневались, что победа будет на той стороне, где правда.

Бинерт сказал: «…будем выполнять свой долг перед фюрером и империей». Это было в январе. Немного раньше фашистский ставленник Гаха, призывавший чехов на сооружение фортификационных укреплений, заявил: «Рытье окопов проводится для того, чтобы предохранить нашу родину от большевистского потопа». А сегодня представитель подпольного центра коммунистической партии Милецкий сказал Лукашу:

— В Москве собрались политические деятели Чехословакии. Там сейчас Бенеш и представители лондонского эмигрантского правительства. Закончились переговоры о сформировании нового правительства. В их основу легли предложения, разработанные компартией. Принят проект правительственной программы. Решен вопрос о структуре, о национальном, политическом и партийном составе правительства. Его временной резиденцией будет город Кошице. Образован национальный фронт. Председателем его избран Клемент Готвальд. Здесь у нас создан четвертый подпольный Центральный комитет партии. Он проводит огромную работу по восстановлению областных и окружных партийных органов, по налаживанию связей с деревней.

Лукаш слушал Милецкого и думал, что цепь испытаний, страданий и бедствий уже подходит к концу. Тиски сжимаются. Враг оказался между молотом и наковальней.

— Но никакой успокоенности и благодушия! — продолжал Милецкий. — Враг еще силен… Партии нанесен новый тяжелый удар. Арестовано все руководство Пражского областного комитета компартии. Мы должны понимать, что кровавый террор фашисты будут продолжать до самого конца. Расширяя фронт сопротивления, мы обязаны помнить об этом.

Задачи подполья сводятся к осуществлению программы, провозглашенной национальным фронтом: дальнейшее расширение и развертывание партизанской борьбы, оказание помощи наступающей Советской армии, срыв всех фортификационных работ немцев, подготовка всенародного восстания и удар по фашистам с тыла…

Возвращаясь из Кладно в Прагу, Лукаш решил в первую очередь повидать Антонина Сливу.

Он разыскал его лишь к вечеру на квартире Владислава Морганека.

Антонин всю неделю не был в Праге, ходил в лес, по заданию Лукаша. Надо было вместе с командиром Глушаниным и комиссаром Моравой решить, каким способом перебросить в Прагу несколько ящиков патронов.

Еще в начале года Глушанин передал Антонину через связника, что его люди во время одного из налетов на эсэсовский отряд отбили несколько ящиков патронов к обыкновенной немецкой винтовке и захватили в плен ротенфюрера СС.

Нй патроны оказались поистине необыкновенные. Глушанин обнаружил на ящиках непонятную пометку, нанесенную латинскими буквами «n» и «g». Несмотря на то что в боеприпасах ощущалась острая нужда, Глушанин запретил пользоваться этими патронами и попытался выяснить у пленного ротенфюрера, что означают эти пометки. Напуганный ротенфюрер не стал запираться и открыл секрет.

Зная, что партизаны испытывают недостаток в боеприпасах, эсэсовское командование забросило в свои отряды большую партию патронов, начиненных не порохом, как обычно, а нитроглицерином — сильным взрывчатым веществом. Поэтому на ящиках и были сделаны пометки, вызвавшие у Глушанина подозрение. Буква «n» означала слово «нитр», a «g» — «глицерин». Эсэсовцы получили указание оставлять ящики с этими патронами в населенных пунктах, охваченных партизанским движением, на лесных дорогах, на обочинах шоссе. Создавалось впечатление, что эти ящики забыты, брошены гитлеровцами или в суматохе утеряны. Расчет был прост: они знали, что патроны так или иначе попадут в руки патриотов и сделают свое дело.

Глушанин решил все-таки испытать действие патронов. Он не слишком доверял ротенфюреру.

Винтовку зарядили, привязали ее накрепко к дереву, а на гашетке закрепили конец длинного шнура.

Ротенфюрер СС сказал правду. После выстрела от винтовки остался только кусок ложи, все остальное разнесло. У Глушанина родилась мысль обратить эти патроны против тех, кто их подкинул, то есть против самих немцев. Об этом он и сказал Антонину.

Естественно, вспомнили Адама Труску, оружейного мастера правительственных войск. Кому-кому, а Труске легче разработать план подмена патронов. При первом же свидании Антонин рассказал оружейнику о замысле Глушанина. Труска обещал подумать и на следующий день выложил свои соображения. Он привлек на свою сторону очень ценного человека — некоего Янковца. Янковец служил заведующим кладовой боеприпасов. Выходец из рабочей семьи, он ненавидит немцев. Еще в сорок втором году гитлеровцы сровняли с землей деревни Лидице и Лежаки, и среди ста девяноста девяти расстрелянных жителей Лидице оказались родная сестра Янковца и ее сын, которому было тогда шестнадцать лет.

Антонин попросил Труску узнать все распорядки в кладовой и подготовить Янковца. Первые сведения были неутешительны. На складе хранились патроны только для чехословацких винтовок. Что теперь предпринять? Голову ломали все: Лукаш, Антонин, Труска, Янковец, каждый в одиночку. Больше всех размышлял Янковец. Через некоторое время он изложил Адаму, а тот Антонину, а Антонин в свою очередь Ярославу смелый и дерзкий по замыслу проект. Обычно патроны Янковец получал на складе во дворце Печека. Всегда это были патроны, пригодные только для чехословацких винтовок. Выдавали их в очень ограниченном количестве. Их хватало лишь на то, чтобы проводить плановые учебные стрельбы. Каждый патрон был на учете. И Янковцу пришла в голову такая мысль: нужно сказать заведующему складом, что у него в кладовой сохранилось несколько ящиков патронов для немецких винтовок и он бы не прочь обменять их на отечественные.

Возникли опасения: как только в руках гитлеровцев начнут взрываться винтовки, фашисты первым долгом начнут допытываться, откуда патроны попали на склад, и таким образом легко доберутся до Янковца. Но Янковец рассеял эти опасения. Он этого не боится. На складе столько ящиков, что при всем желании невозможно установить, какой из них когда и откуда поступил. Ну а если, на худой конец, и вспомнят о Янковце, то он найдет, что сказать. Во всяком случае, он один будет в ответе, а это же прямой выигрыш.

Доводы его возымели действие. Янковец убедил Труску, Труска — Антонина, а Антонин — Ярослава.