Исключительные - Мег Вулицер

Жюль и Деннис пошли с фонарями через темную лужайку вслед за ребятами, которые кружили, петляли и шумели. Жюль жалела, что нельзя потихоньку уронить фонарик на землю и броситься вдогонку за ними. Не ко двору она в этой компании, вот и осталась с мужем, которому явно нравилось неспешно гулять вдвоем. Наконец впереди девочки повернули в одну сторону, а мальчики – в другую. Жюль гадала, не сообразит ли кое-кто из них встретиться попозже, хотя ей с Деннисом, как управляющим лагеря, полагалось не допускать такого. Не то чтобы здешняя обстановка так уж располагала к сексу – скорее, просто к завершению этапа детской неприкаянности, выходу из положения одинокого пилигрима в постели, в котором пребываешь до самой юности, когда внезапно одиночество становится невыносимым, и тебе внезапно начинает хотеться быть с кем-то вместе во все часы дня и ночи.

А вот и Деннис – он погасил фонарь и распахнул незапертую дверь дома Вундерлихов, где они жили с апреля, после того как Мэнни и Эди уехали в штат Мэн.

– К концу лета встретимся снова в обоюдно удобное время и обсудим наши дела, – сказала им Эди.

Вундерлихи оставили все свои вещи, и стены большого серого дома напоминали теперь о былых летних днях, да и о канувшей в небытие фолк-сцене Гринвич-Виллиджа. Обитателей лагеря никогда сюда не звали. Лишь приехав с Деннисом в апреле, Жюль впервые увидела этот дом изнутри.

– Разве ты не рада, что не придется ночевать в вигваме? – спросил Деннис, когда они в потемках вошли в коридор и зажгли верхний свет. – Ты выросла, и можешь теперь спать в настоящем доме.

– Да, слава богу, – сказала Жюль, лишь бы не спорить. В вигвам ей не хотелось, но и в доме тоже не нравилось. Покоя не давало внезапное осознание, что ночью здесь некуда пойти, если не хочешь просто бродить в темноте. В городе хотя бы есть возможность выбраться на ночную вылазку. Если не спится, можно найти какое-нибудь работающее всю ночь заведение, хотя Жюль ни разу в жизни этого не делала. Но теперь им с Деннисом придется провести в этом доме ближайшую ночь, целое лето, а то и годы, а то и всю оставшуюся жизнь. Ее разбирало любопытство: что происходит сейчас в вигвамах? Быть может, на этой неделе она вызовется сделать обход перед отбоем, хотя этим почти всегда занимаются вожатые.

В спальне наверху Деннис улегся на высокую старую кровать с той стороны, которую он застолбил себе еще в апреле. Раньше на этой стороне явно спал Мэнни – когда они въехали, на его ночном столике еще лежали кое-какие мужские принадлежности: кусачки для ногтей, спортивный крем для ног.

– Ну что? – спросил Деннис, когда Жюль забралась в постель и выключила свет. – Неплохое начало, правда?

– Да. Именно так мы будем всем рассказывать: «Начиналось неплохо». А потом вляпаемся в ужасную историю.

– Взорвется печь для обжига, – сказал Деннис.

– Или кто-нибудь отравится брюссельской капустой.

– А ведь эта капуста выглядела такой безобидной, – подхватил Деннис. – Ничего не подозревающие дети набрали полные тарелки. Если бы только мы знали!

Они сдержанно посмеялись, как будто могли исключить возможность того, что и впрямь что-то пойдет очень сильно не так. Что бы ни случилось, расхлебывать теперь придется им. Мэнни и Эди кратко проинструктировали их, как руководить лагерем. И хотя хлопот и предпосылок к чрезвычайным происшествиям хоть отбавляй, почти всю черную работу можно перекладывать на вожатых, которые с огромным энтузиазмом трудятся за гроши, приехав сюда из разных уголков Америки и почему-то из Австралии. Американские летние лагеря регулярно пополняются австралийскими вожатыми.

Жюль взяла мужа за плечи и повернула к себе, сознавая, что сейчас ей не нужен именно Деннис, но в семейной жизни ты вправе воспользоваться супругом таким образом. Ей хотелось двигаться и забываться. Хотелось секса, ведь у нее он может быть, в отличие от ребят по другую сторону дороги, которым приходится каждую ночь спать порознь, хотя тела их уже изготовились в напряженном предвкушении, пока на дворе кружат с пляшущими огоньками фонарей вожатые. Деннис приподнялся на локтях и наклонил голову к жене. В последние месяцы его черные волосы подернулись сединой, а тело, всегда такое волосатое, стало походить на лесную почву, сплошь усеянную серебристыми сосновыми иголками и палой листвой. В таком возрасте это приемлемо. Жюль вспомнила мать, одиноко засыпающую в своем доме в Хеквилле. Она оставалась одна и в сорок, и в пятьдесят, и в шестьдесят, и теперь, когда ей за семьдесят! Все эти десятилетия ей было одиноко и больно, точь-в-точь как подросткам через дорогу, но без всякой надежды на то, что все это растворится в блаженстве неистового совокупления. Почему же мать никогда ни с кем не встречалась? Как ей жилось без секса и любви? Секс может быть любовью, а может, как сейчас, служить отличным развлечением.

Рот Денниса приоткрывался, голова запрокидывалась, и он тискал широкой ладонью грудь Жюль, которая принимала естественное положение, как только он ее отпускал. Когда-то давно Изадора Топфельдт утверждала, что Деннис «незатейлив», и хотя дело обстояло не совсем так, ближе к истине было то, что он, в отличие от Жюль, никогда не считал себя вправе претендовать на многое. Он поехал с ней в лагерь, потому что она этого захотела, а его убедила, что это может сработать. Ей необходимо вернуться сюда, говорила она. Это восполнит многие нереализованные потребности. А сейчас, сжимая ее грудь и поглаживая руку, Деннис спросил: «Ты счастлива?» Он хотел, чтобы его периодически завидующая другим жена наконец стала счастливой. Счастливой и заводной. Он коснулся ее лица и развернул ее от себя, чтобы она легла на свою сторону кровати. Лицо Жюль чуть ли не залилось краской, когда перед ней оказался сделанный из тикового дерева ночной столик Эди Вундерлих, на котором в рамке стояла очень старая, очень давняя фотография юноши и девушки богемного вида. Ее глаза встретились с понимающим взглядом девятнадцатилетней Эди, которая, похоже, улыбалась в знак одобрения. За спиной Жюль Деннис принял удобное положение и, бормоча невнятные слова благодарности, без долгих прелюдий начал входить в нее. Ее смутил собственный мгновенный отклик, как будто один из подростков, живущих в лагере, пробрался в дом и прямо сейчас, стоя в дверном проеме темной комнаты, наблюдает за невероятными плотскими утехами, которым предаются два человека за пятьдесят. Живые мертвецы. В любой момент нескладный подросток может тихонько сказать: «Э-э, простите. Жюль? Деннис? Там у одного мальчика в моем вигваме кровь из носа хлещет».

Но обитатели лагеря находились на другой стороне дороги, вовсе не собираясь пересекать ее. Случись что, позвонит вожатый. Массивный красный телефон Вундерлихов стоит наготове на ночном столике Денниса. За восемь недель однажды ночью он обязательно зазвонит. Мэнни и Эди предупреждали, что телефон всегда звонит хоть раз за лето. А иногда и несколько раз, и порой по серьезным поводам. Но в первую ночь никто не собирался трезвонить. Жюль и Деннис были одни в скрипящей деревянной кровати. Казалось, секс между этими людьми среднего возраста – не совсем Вундерлихами, но и далеко не подростками – возможен только с целью получить удовольствие или забыться. Жюль знала, что Денниса возбуждает мысль о том, что она счастлива, что своим нынешним состоянием она довольна, считает его приемлемым и правильным.