Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции - Анри Мишель

Сен-Симоном, Кондорсе и де Местром еще не ограничивается все духовное родство Конта. Остается идея, занимающая крайне важное место в положительной политике и не выраженная вполне ясно ни у Сен-Симона, ни у де Местра, ни даже у Кондорсе, – идея развития и, говоря языком Конта, «эволюции»[1619] социальных учреждений, эволюции, которая совершается непрерывно, без потрясений и без остановок, проходя сложные и разнообразные фазисы и отражая в каждом из этих фазисов данное состояние цивилизации.

Я не утверждаю, что Конт не был бы в состоянии открыть эту идею самостоятельно, но он, несомненно, встретил ее впервые у Монтескье. Конт превосходно различает сильную и слабую стороны Монтескье: сильную, т. е. идею о естественных связях, о «законах», управляющих всеми явлениями, не исключая и явлений политических и социальных, о законах, естественных связях, благодаря которым можно рассматривать политику «как науку о фактах, а не о догматах»[1620]; слабую, т. е. чрезмерное значение, приписанное им второстепенному факту – форме правления; а также несоответствие между его вполне философской точкой отправления и конечным выводом, чистой апологией английской конституции[1621].

Но не один Монтескье внушил Конту идею эволюции социальных явлений. Конт знал и Гегеля[1622], и работы немецкой исторической школы, в частности работы Савиньи. Он даже похвалил раз эту школу юристов, так как она «смотрит на законодательство как на необходимый результат известного состояния цивилизации»[1623]. Правда, одобряя Савиньи и других юристов, проникнутых историческим духом, за то, что они так хорошо поняли жизнь учреждений, Конт упрекает их за склонность к фатализму и оптимизму[1624], хотя этот упрек странно слышать от него. Такая тенденция существует, но не сказывается ли она в позитивизме более чем где-либо?

Впрочем, Конт лучше Савиньи, а в особенности лучше Монтескье, понял капитальную и безусловную важность исторической точки зрения. XIX век характеризуется «всеобщим преобладанием истории». Конт прибавляет, что «главенство исторической точки зрения» является одновременно «основным принципом и общим результатом» позитивизма[1625]. Взгляд глубокий и правильный. Позитивизм является самым могучим из тех голосов, которыми наш век неутомимо возглашал: все существующее должно было существовать и не могло быть иным, чем оно есть.

Исторический дух придает положительной политике самые привлекательные и в то же время самые опасные особенности.

Самые привлекательные, потому что он учит считаться с самостоятельным развитием вида и с солидарностью поколений. Действительно, если настоящее вытекает из прошлого и подготовляет собою будущее, то необходимо отвергнуть мнение, которое без достаточных оснований принимали и исповедывали в XVIII веке, именно, что в любой момент может явиться вдохновенный законодатель и с помощью нескольких формул изменить лицо земли[1626]. Таким образом, дан был тормоз революционной тенденции, и исчезла химера постоянно изменяющихся законодательств. Солидарность поколений: исторический дух восстановляет «непрерывность жизни человеческого рода»[1627]. Католицизм допустил коренную ошибку тем, что проклял древность; протестантизм допустил другую, осудив Средние века. Позитивизм превосходит и католицизм, и протестантизм, так как он ничего не осуждает и не проклинает.

Опасность заключается в следующем: раз учреждения всегда обусловлены общим состоянием цивилизации, то каждое из них законно в свое время. Теологический фазис принес «свою долю пользы»[1628], как и метафизический[1629]. В свое время Средние века были «верхом политической мудрости человечества»[1630]. Даже рабство было свойственно известному социальному состоянию. Нельзя отрицать, что такое понимание вещей дает урок беспристрастия; но предполагаемая им терпимость ко всему ведет к абсолютному моральному индифферентизму. Конечно, позитивизм обладает своей собственной моралью, не лишенной благородства; но, оставляя здесь в стороне вопрос о том, чем может быть позитивная мораль для частного поведения, мы видим все же, что она не способна квалифицировать явления политические. Единственный критерий, который она допускает и которым пользуется Конт для установления различия между прогрессивной тиранией Конвента и ретроградной тиранией Империи, крайне неудобен на практике. Как различить политические акты, идущие в прогрессивном направлении, от тех, которые идут в регрессивном, если они еще не совершились? Не является ли необходимым проверять подобного рода суждения? И даже предполагая, что эти суждения всегда будут правильны, не слишком ли уж далеко заходит Конт, оправдывая все-таки одну форму тирании, тиранию с честными намерениями и прогрессивным направлением?

Социология, которая, по мысли ее основателя, была историей цивилизации, после него породила так называемую «естественную историю обществ» и «положительную науку о нравственности».

Естественная история обществ ставит своей задачей проследить как можно далее аналогии, существующие между живыми организмами и обществами всякого рода, а также между человеческими обществами и обществами животных. Положительная наука о нравственности, признавая за пределами органического царства царство социальное, ставит своей задачей показать, что большое число фактов, приписывавшихся до сих пор индивидуальной деятельности, объясняется деятельностью социальной и на этой основе пытается построить новую мораль и новую политику.

Уподобление общества живому организму, проведенное у Конта не вполне, завоевывает себе место в науке благодаря работам Кетле[1631]. Конт протестует против сделанного этим писателем употребления термина «социальная физика» и упрекает его в том, что он озаглавил так сочинение, «где всего больше говорится о статистике»[1632]. Действительно, книга Кетле не оправдывает своего заглавия или, точнее, своего подзаглавия[1633]. В ней мало общих взглядов и много цифр; но эти цифры не лишены интереса и значения, так как они устанавливают регулярность некоторых социальных явлений, как-то: рождений, браков, смертей, самоубийств за определенный период времени жизни известного народа и, таким образом, сильнее обнаруживают детерминизм, управляющий этими явлениями, а вместе с тем делают рельефнее идею социологического закона. Статистические выводы Кетле дают равным образом основание для тех индукций и предсказаний, которыми основатель социологии гордился как одним из благодеяний этой науки. Литтре справедливее своего учителя и признает заслуги, оказанные социальной науке этими первыми статистическими изысканиями[1634].