Девятая могила - Стефан Анхем

Тем временем Малин сделали экстренное кесарево, и бледного маленького мальчика весом 2773 грамма вынули и положили матери на грудь. Андерс, который успел приехать, имел честь перерезать пуповину, и скоро лицо мальчика порозовело.

После всех бесконечных обсуждений имени они, в конце концов, сошлись на том, что если будет мальчик, они назовут его Нильсом. Но когда Малин почувствовала теплое маленькое тело у себя на груди, она спросила Андерса, не согласится ли он на Луве[24]. Он согласился.

Девочка, которую вынули через несколько минут, весила 1860 граммов, но ее лицо так и не порозовело. Но ей дали полежать на материнской груди рядом с братом, пока родители давали ей все имена, которые выбрали. Тиндра Сив Элисабет Ренберг.

В понедельник 28 декабря Фабиан настолько пришел в себя, что смог выписаться из больницы. Было уже начало третьего, и Херман Эдельман попросил его прийти на работу.

На самом деле больше всего он хотел встретиться со своей семьей. Но с другой стороны, с нетерпением ждал расспросов, чтобы дать полный отчет о событиях в ночь накануне сочельника, а потом вместе с остальной командой выработать план дальнейших действий в отношении убийств двух полицейских и ареста Гидона Хасса.

Но ни расспросов, ни плана дальнейших действий не было. Дальше они не пойдут. По мнению Эдельмана, следствие окончено, и нет никаких оснований возобновлять его. Зато израильское посольство заявило в полицию о незаконном проникновении и использовании оружия, в результате чего не только погибли Ярмо Пяивинен и Томас Перссон, но и были ранены сотрудники самого посольства, и им пришлось обратиться за медицинской помощью.

Посольство также оказало содействие, прислав пули. Экспертиза показала, что они были выпущены из табельного оружия Фабиана.

И глазом не моргнув, Эдельман поставил его перед выбором: или он подписывает заявление об увольнении с выплатой зарплаты за полгода вперед, или принимает заявление в полицию о незаконном проникновении, разжигании национальной ненависти и покушении на убийство.

Фабиан был полностью уверен, что с помощью свидетельских показаний Малин Ренберг и Нивы Экеньельм с него без особых проблем снимут все подозрения. Даже если из квартиры Аишы Шахин в Аксельсберге вынесли все вещи и полностью уничтожили.

Он также был уверен в том, что вместе они смогут собрать достаточно доказательств, чтобы Хасса и его кузена посла признали виновными. Эта история не только приведет к отставке Эдельмана и многих сотрудников Министерства юстиции, но, вероятно, и всего правительства. Все узнают правду, и планы на операционную в посольстве, какие бы они ни были, никогда не осуществятся.

И все же Фабиан решил принять предложение и подписать заявление об уходе. Не имеет значения, как плохо он думает о своем старом наставнике. С каким удовольствием он бы показал ему, что правда все равно всегда всплывает. Но, как и предупреждал его сам Эдельман, он не позволит, чтобы поиски правды стоили ему всего остального. Действительно важного.

К тому же что-то подсказывало ему, что это его последний шанс показать Соне и детям, что он собой представляет. Что он в конечном итоге готов пожертвовать всем ради них. Он понятия не имел, готова ли по-прежнему Соня дать им последний шанс. Выслушает ли она вообще его предложение все здесь бросить и начать сначала в его родном городе Хельсингборге.

Одно он знал наверняка: он никогда не простит себя, если не сделает этой попытки.

Спустя несколько месяцев, в конце марта, когда шумиха вокруг странного поведения двух полицейских Томаса Перссона и Ярмо Пяивинена, приведшего к их смерти, более или менее улеглась, израильского посла вызвали на родину и через пару дней заменили новым.

Ротация не привлекла особого внимания шведских СМИ, и никто не подверг сомнению официальную версию, что отъезд домой состоялся по причинам личного характера.

Нигде не написали и о том, что двоюродного брата посла Гидона Хасса в этой связи тоже вернули на родину. Никакого официального процесса не было. Однако, согласно неподтвержденным источникам, кузены были отправлены в Лагерь 1391 – израильский Гуантанамо. На данный момент неизвестно, живы ли они.

4 января 2010 г.

Он слышал их, но не верил этим слухам – слухам, о которых никто не осмеливался говорить в полный голос, но которые все равно распространялись с быстротой молнии по всей стране за закрытыми дверями и задернутыми шторами. Сам он воспринимал их как выдуманные истории, слишком невероятные, чтобы относиться к ним серьезно. Во всяком случае, первые годы. Но в воскресенье 15 сентября 2002 года все изменилось. С тех пор прошло свыше семи лет, и теперь он, к сожалению, знал, что слухи даже рядом не стояли с тем, что происходило в действительности.

Знакомый – настоящих друзей у него никогда не было – спросил его, хочет ли он войти в группу, которая тайно исповедовала запрещенную практику медитаций и тренировок фалуньгун. Это обещало не только духовное просвещение, но и телесное совершенствование.

Для ответа на вопрос он, как всегда, кинул жребий. Он делал так с того дня, как прочел книгу Люка Райнхарта «Дайсмэн, или Человек Жребия». Выпало четыре, что означало «да». И хотя «да» было сомнительным, у него не оставалось выбора, кроме как последовать жребию.

Как прямое следствие этого теперь он находился в концлагере Масанйия в районе Юйхун прямо под Шэньяном на северо-востоке Китая. Семь лет, три месяца и двадцать два дня ему пришлось выживать на корме, который никак нельзя назвать «едой», в такой маленькой камере, что он едва мог вытянуться.

С тех пор он проводил пятнадцать часов в сутки в каком-нибудь фабричном цеху, где под строгим наблюдением выполнял принудительные работы, например срезал нитки с копий фирменной одежды или собирал игрушки и светящиеся палочки для экспорта в США. За каждую случайную ошибку ему ставили клеймо.

Если бы не жребий и не его убежденность в том, что в один прекрасный день его вызволят отсюда, он бы почти наверняка сломался, как все остальные вокруг. Если понять, что на самом деле здесь происходит, оставалось только надеяться, что смерть не заставит себя ждать.

Они находились здесь не для того, чтобы их мучили или принуждали к рабскому труду в таких отвратительных условиях, что даже не укладывалось в голове. Речь шла совсем не об этом. Конечно, они приносили государству какие-то деньги. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что можно было заработать, когда их расчленяли и продавали по частям.

Орган за органом.

Это было настоящей причиной всех анализов, которые надо было сдать, и всех медицинских обследований, которые надо было пройти. По этой же причине пытки никогда не касались тех частей тела, которые представляли достаточно большую ценность. Поэтому заключенные через равные промежутки времени исчезали и никогда не возвращались. Сам он совершенно не беспокоился. С годами росла его уверенность в том, что это спокойствие и является его билетом отсюда.