Зеркало и свет - Хилари Мантел

– Посмотрим, что они запоют, когда к ним приедет король, – с облегчением вздыхает милорд хранитель печати, но в глубине души не уверен, что это случится.

Нас беспокоит судьба друзей на севере. Когда лорд Латимер едет в Лондон дать отчет о своем участии в событиях последнего года, толпа мятежников захватывает замок Снейп и берет в заложники его жену Кейт. В Доме архивов и в Остин-фрайарз молодые писари округляют глаза и пихаются локтями: «Наш хозяин поскачет ей на помощь – ему придется, ведь она его нареченная».

Впрочем, если верить северянам, его нареченная – королевская племянница Маргарет Дуглас и он ждет, что король объявит его своим наследником.

Он спрашивает:

– Интересно, женитьба на Маргарет Дуглас отменяет брак с принцессой Марией? Или мне придется жениться на обеих? Мятежники считают меня еретиком, но они же не думают, что я магометанин, чтобы иметь в каждом городе по жене?

Грегори говорит:

– Я не отказался бы выбрать себе мачеху, но кто меня спрашивает. Все эти дамы не намного меня старше. И кстати, – удивленно вопрошает Грегори, – почему эти люди считают, что милорд мой отец переживет Генриха и будет править после него? Они не слишком высокого мнения о докторе Беттсе и его врачебном искусстве.

Новость о незаконной дочери отца Грегори принимает спокойно. Он рад, что у него снова есть сестра.

– Когда мой отец станет королем, – говорит Грегори, – и женится на Кейт, жене Латимера, а также на Мег Дуглас и Марии Тюдор, ты станешь принцессой, Женнеке, и мы с тобой будем править золотой колесницей, запряженной белыми конями, и, подобно Фебу, проноситься по Уайтхоллу, разбрасывая народу булочки, а народ скажет, с виду они неказистые, но посмотрите, как сияют их лица! И будут жевать булочки и славить нас, пока мы будем проноситься мимо. Ты же останешься? Что может дать тебе Антверпен по сравнению с этим?

Когда ему удается выкроить вечер, он сидит с дочерью, а в окна кабинета сочится отраженный от снега свет.

– Эти книги? – спрашивает она.

– Книги по юриспруденции.

Она кивает:

– Это было вашим ремеслом.

Он спрашивает:

– Как Антверпен? Я пытаюсь представить его. Слышал, в Онзе-Ливе-Фрау был пожар, рухнула крыша.

– Это была катастрофа, – отвечает она. Ему приятно, что она знает слово. – Началось с единственной свечи. Рухнули все балки трансепта, разрушили нижний ярус. Некоторые из нас говорили, это Господь сокрушает идолов.

– Когда я вернулся сюда, то первое время скучал по Антверпену, – говорит он. – Я привык к тамошней жизни и остался бы без особых уговоров. Поверь – знай я, что твоя мать носит под сердцем дитя, я бы ее не бросил. Я бы не потащил ее в Англию, – понимаешь, я возвращался после многих лет на чужбине, у меня не было ни покровителя, ни надежных средств к существованию.

Он видит себя: молодой холеный итальянец, лицо сосредоточенное, взгляд зоркий. Что осталось от того юноши? В любом помещении он по-прежнему отмечает про себя, где выход. Не любит, когда кто-то стоит за спиной. Сейчас, садясь в кресло, он откидывается на спинку. Руки – еще недавно занятые перочинным ножиком и пером, писанием писем чужим людям – расслаблены и сложены вместе: правый кулак в левой ладони. Можно подумать, он молится, но легкое движение плеч, подбородок опускается – и вот уже кажется, будто он готов броситься в драку.

Он говорит дочери:

– Я прощаю Стивена Воэна, делать нечего, он хотел как лучше, хотя для меня было бы утешением твое присутствие. Так бывает. Непонимание. Расставания.

– Стивен Воэн рассказывал мне о вас, – отвечает она, – с тех пор, как я была неразумным дитем. Он не стал бы восхищаться человеком слабым и недалеким. Вы для него – второй после Господа.

– В Антверпене знают, чья ты дочь?

– Догадываются. Вас помнят в городе.

Он сомневается. Английские торговцы говорили, иди, Томас, принеси нам последние сплетни. Расскажи, о чем говорят соседи. Когда собираются в кружок и толкуют на местном говорке, что они хотят от нас скрыть? В те времена с лица у него не сходило выражение дружелюбного изумления; молодой человек, жадный до новых знаний. «Что может дать тебе Антверпен?» – спросил Грегори Женнеке. Некогда он и сам задавался этим вопросом. В Италии думаешь, здесь есть все, что мне нужно: туманная даль, что открывается с бельведера или с башни, эта синева, это золото. Жара пробивается сквозь листву, свет скользит по мозаике, с которой на меня смотрят древние глаза. Да, кое-что, связанное с Италией, он предпочел бы забыть. Чему можно научиться у голода и боли, нужды и бегства? Он помнит дни, когда его единственной заботой было найти укрытие, чтобы не замерзнуть ночью на улице. Однако во Флоренции его судьба переменилась. Именно там – а еще в Венеции, в Риме – он научился коварству и уклончивости, научился всегда быть начеку, всегда быть готовым оскорбиться или сделать вид, что оскорблен. А еще отвечать мягко, если соотношение сил не в твою пользу. В Италии он научился красться ночами, шептать на ушко, кланяться знатным. Намекнуть или подать совет в нужное время – тихим голосом, чтобы вельможа мог приписать заслугу себе.

Со временем его начало снедать беспокойство. Он думал, что дальше? И когда высадился в Антверпене, решил, что можно узнать больше. Небо такое широкое, земля такая ровная, и все дороги открыты. В Италии учишься хитрости, в Антверпене – гибкости.

А какие там товары! Выходишь за дверь, и покупай себе алмаз или метлу, а хочешь ножи, подсвечники и ключи, скобяные изделия, что угодят самому придирчивому взгляду. Там делают мыло и стекло, коптят рыбу, торгуют квасцами и долговыми расписками. Можешь купить перец и имбирь, семена тмина и аниса, шафран и рис, миндаль и инжир. А еще бочки и горшки, гребни и зеркала, хлопок и шелк, алоэ и мирру.

У него уже были друзья в городе. В тот день, когда он впервые отплыл из Англии, судьба свела его с суконщиками, которые заметили на его лице ссадины от отцовского башмака. Мы тебя не забудем, сказали они, и, когда бы ты ни оказался в нашем городе, тебя всегда будет ждать постель. Прошли годы. «О господи! – воскликнули братья, когда он постучался в их дверь. – Неужто Томас? Как он вырос! Теперь он итальянец!»

В Антверпене ты тем успешней, чем больше языков знаешь. Если ему не хватало фраз на одном, он переключался на другой, и его рвение возмещало недостаток слов. Как и в Италии, он искал общества рассудительных и немолодых, чья застольная беседа отличалась изяществом. Тех, кто делился мудростью с молодым чужестранцем, который восхищался ими, засыпал их вопросами и почтительно выслушивал ответы. Таким солидным людям всегда нужны те, кто умеет хранить секреты, как и те, кто доставит тайное послание и вернется с ответом, не успеешь моргнуть глазом. Зато тебе придется довольствоваться их мирным укладом: никаких тебе кальчо, в лучшем случае добропорядочная стрельба из лука по воскресеньям. Сукно продают под открытым небом, но все равно в этих дворах никуда не деться от запахов жира, чернил и готовки, пропитавших темную зимнюю одежду; он выходил прогуляться и в тени замка Стен с его складами вдыхал речной воздух и воображал широкий мир. Несколько сотен его соотечественников (англичан то есть) жили внутри и вокруг Английского подворья бок о бок с кастильцами, португальцами и немцами, но поскольку они хорошо платили городу за свои привилегии, то были в почете. Когда прибывали корабли, англичан первыми обслуживал портовый кран, приводимый в движение человеком в ступальном колесе.