Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский

К союзникам каждую минуту подходили подкрепления. Вечерело. Жара спадала. Становилось немного легче.

Еще натиск, и за левым неприятельским крылом начало поспешно отходить и правое: боялись, чтобы Суворов не отрезал.

Все французы убирались за реку.

Преследовать сбитого неприятеля было невозможно: лошади, как и люди, едва таскали ноги. Кроме того, целые эскадроны должны были спешиваться и вести коней в поводу – через заборы и канавы.

Суворов поздравлял войска с победой.

– Ну что ж, поедем отдыхать. Хороший у вас там унтеркунфт, папа Мелас? – весело спросил он.

Меласу это не понравилось. Он знал, что Суворов не любит, презирает слово «унтеркунфт».

– В Сан-Джиованни есть хорошие дома, – уклончиво ответил папа Мелас.

Суворов с Меласом, Шателером и адъютантами ехал к Сан-Джиованни, где была по диспозиции заранее назначена главная квартира армии.

Бой по всей линии затих. Кое-где уже горели костры.

Навстречу ковыляли отставшие солдаты разных русских полков, которые спешили к своим. Они старались пройти так, чтобы не попадаться на глаза фельдмаршалу.

Суворов делал вид, будто не замечает этих стариков, прошедших за полтора суток восемьдесят верст. Только увидев молодого поручика, который шел хромая (видимо, сильно натер ноги), он иронически обмолвился:

– Опоздали, ваше благородие. Мы и без тебя управились. Какого полку?

– Ферстера, ваше сиятельство!

– К новым названиям я не привык. Как он по-старому-то?

– Тамбовский, ваше сиятельство.

– А, хороший полк! Храбро дрался. Он там, у реки. Ступай, братец, завтра работенка найдется!

Въехали в Сан-Джиованни. Улицы были полны. Белые австрийские мундиры мешались с зелеными русскими. На площади сгрудились артиллерийские патронные ящики, кашеварные повозки, австрийские понтоны, сбились табуном французские пленные.

Во дворах виднелись телеги с тяжелоранеными.

У дома, где красовалась нарядная венская карета Меласа, Суворов увидал и свою древнюю, двухместную. На крыльце дома стоял Прошка. Он лил воду из кружки на руки Аркадию. Из окна высунулось мясистое лицо Фукса.

Суворов слез с коня и вошел в дом.

В прихожей толпились всякие штабные люди – из квартирмейстерской, провиантской, инженерной частей, ординарцы и денщики. Свои, русские, и австрийцы.

Увидав штабного полковника Кушникова, Александр Васильевич на ходу приказал:

– Немедля послать офицеров. Собирать по дороге отсталых. Пусть поторопятся!

Суворов вошел в комнату, снял каску и сел к столу. Разложил карту. Мелас, кряхтя, поместился по другую сторону. Шателер – поближе к главнокомандующему.

Австрийский адъютант зажег на столе свечу. В это время в комнату вошел своей шаркающей походкой (значит, уже под мухой!) Прошка. В руках он держал тарелки.

– Ты с едой погоди! Раньше – дело! – нахмурился Суворов.

Прошка ничего не сказал. Преспокойно поставил на карту тарелки. Впрочем, они закрыли только озеро Комо, которое в данный момент не так уж было и нужно.

– У Парпанезе сделать мост через По. Для подхода подкреплений Края, – сказал Суворов, взглядывая на Шателера.

Шателер понимающе закивал головой: этот приказ был ясен.

Первая стычка с Макдональдом выиграна, французы отбиты назад, но исход завтрашнего боя еще неизвестен. Как бы не пришлось отступать: у союзников двадцать восемь тысяч против тридцати шести тысяч Макдональда. Если же придется отступать, то идти на Александрию уже нельзя: можно наткнуться на Моро. Предосторожность главнокомандующего была понятна. Понятна была и его ссылка на Края, – Суворов не любил даже упоминать слово «ретирада» и потому сказал о подкреплении, хотя от Края подкреплений ждать не приходилось.

– Завтра – удар на их левое крыло. Режем Макдональду пути отхода. Прижимаем его к По. Пишите диспозицию!

Суворов вынул из кармана табакерку, понюхал табачку и стал диктовать:

«Армия атакует неприятеля тремя колоннами…»

Если маркиза Шателера, привыкшего к нерешительной, боязливой австрийской тактике, и утешало то, что фельдмаршал позаботился о мосте через По, то в диспозиции снова была только одна мысль: вперед! Фельдмаршал дал диспозицию с маршрутами до самой Нуры, то есть на тридцать верст вперед.

Окончив ее, Суворов продиктовал еще особое наставление войскам. Тут Суворов уже не высидел – вскочил и заходил по комнате.

В последней фразе наставления он опять особенно подчеркнул свою всегдашнюю идею – наступление:

«Не употреблять команды «стой!». Это не на учении, а в сражении: атака, руби, коли, ура, барабаны, музыка».

– Пароль и лозунг завтра: «Терезия» и «Коллин» – ведь завтра седьмое июня. В этот день в тысяча семьсот пятьдесят седьмом году австрийцы побили Фридриха Второго у Коллина!

– О да, да! – радостно улыбаясь, закивал седой головой Мелас; это напомнило ему юность: в те далекие годы Мелас служил адъютантом у фельдмаршала Дауна.

– Прошка, неси ужинать! – крикнул Суворов.

Макдональд плохо спал: болели раны, ныло все тело, помятое конскими копытами, и тревожил этот напористый старик фельдмаршал Суваров.

Шесть дней назад, 1 мая, у Модены пятьдесят конноегерей полка Бюсси, пробивавшиеся из окружения, налетели случайно на самого французского главнокомандующего. Макдональд, следя за боем, стоял со свитой и конвоем эскадрона гусар. Пришлось взяться за шпагу.

Макдональд, все время служивший в пехоте, был не очень хорошим наездником. Кроме того, ему с тонкой шпагой пришлось действовать против конноегерского палаша.

В жаркой схватке какой-то конноегерь ударил Макдональда палашом. Главнокомандующего спасла высокая пышная генеральская шляпа – она ослабила удар. Макдональд свалился под копыта лошадей.

Все дни Макдональд очень страдал от раны и особенно от ушибов.

Тотчас же после ранения он предложил своим дивизионным генералам принять вместо него командование Неаполитанской армией. Более других подходил к этой роли энергичный и толковый Викто́р, но числился он по армии Моро.

Никто не согласился.

Кроме ран Макдональду не давал сегодня покоя Суваров. Макдональд не ожидал так быстро встретиться с ним: ведь Суваров три дня назад был еще у Александрии. А вчера он налетел на французов как вихрь.

Неаполитанская армия впервые услыхала это казачье «ги-ги», увидала их широкие бороды и почувствовала на себе удары их ужасных пик. Под натиском русских Макдональду пришлось отступить на семь верст за реку Тидоне.