Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен

развалинах замка. Вспомнили? Выдавливал из себя: «И тогда он ударил его топором по голове!» Ах! «И мозги разбрызгались по паркету!» Страшно? То-то же…

Чтобы не усохнуть совсем в однообразии, я повадился также развлекать публику разными забавными историями из жизни человечества.

Но и я стал выдыхаться. Во-первых, местные упыри перевелись. Во-вторых, они уже не торкали в полную силу и вызывали у автора тошноту. В-третьих, страна катилась к чертовой матери и возникало сильное желание ей посочувствовать и помочь.

Одним словом, в «Аничковом Мосту» стало тесно. К этому времени Славик взял бразды правления в свои руки и готовился переформатировать газету в рекламное издание. Самое время валить! Сначала я выбрал все еще популярный в городе «Час Пик» и три месяца приноравливался к новой стилистике издания, но однажды главный редактор Наталья Чаплина выложила у меня на столе полосу из газеты «Смена» и сказала:

– Вот. Читай. И пусть тебе будет стыдно

Огромная статья называлась «Бандитский Петербург». Автор – некий Андрей Константинов. Прочитав всю, залпом, я понял, что в «Часе Пик» не останусь. Мой путь лежал в «Смену».

Глава 53. «Смена». Константинов

Прежде всего я хочу сказать добрые слова в адрес своего нового шефа, заведующего криминальным отделом «Смены» – Андрея Константинова.

Так бывает, живет человек и не знает, что сыграл в жизни другого человека огромную роль. Не заслонил его от пули, не пожертвовал своей кровью, не оплатил непосильный долг, а просто жил рядом, работал и не подозревал, что на него смотрят, открыв рот, и учатся, учатся…. Таких «учителей» в моей жизни было по пальцам одной руки пересчитать, и Андрей один из них.

Он пришел в газету прямо из армии, более того, из-за границы, более того, с театра военных действий, да еще с заграничными орденами на груди. Выпускник, пожалуй, самого престижного, восточного факультета ЛГУ, военный переводчик с арабского. Это само по себе вызывало уважение, но меня привлекало другое. Андрей был амбициозен и не скрывал этого. В нашей журналистской среде в то время было немало одаренных журналистов, которые по старой советской привычке несли бессребреничество, как знак качества своего таланта. Бедный – значит честный. Нестяжателя легко можно было узнать по заношенным до медного глянца брюкам и угрюмому взгляду исподлобья. Легко было спутать при этом бездельника с рыцарем правды. Но я не об этом.

Андрей хотел всего и сразу. Денег. Славы. Почета и уважения.

Он не хотел барахтаться в мелкой луже, ему нужно было большое плаванье. Он ломился в благополучное будущее, как солдат-фронтовик в бордель для господ офицеров. «Сменовские» коллеги его побаивались, поговаривали, что «казачок-то засланный»; кто-то, возможно, хотел уронить этими сплетнями Андрюхину репутацию, но она росла от этого, как на дрожжах. Девчонки просто млели рядом с этим обаятельным Джеймсом Бондом. Только он курил запросто сигареты «Кэмел», только у него была машина «Жигули» четвертой модели, только у него в дипломате с мудреным замком хранился газовый (а вдруг настоящий?!) пистолет.

У Константинова было огромное преимущество перед журналистами советской закваски. Он был не обременен тяжелой профессиональной наследственностью: въедливыми журналистскими штампами, ненужными условностями, предрассудками, страхами. Он был дерзок, как недоучка и смел, как человек, вернувшийся с войны.

Криминал он выбрал естественным образом, как сферу жизни, близкую ему по духу. И чувствовал он себя в этой среде своим.

Криминальный отдел «Смены» был единственный и уникальный в своем роде. Даже внешне он производил впечатление «особого» отдела – решетки на окнах, железные нары, привинченные к стене, фотографии мужиков в камуфляже и с автоматами на стенах… В углу – огромный, чугунный сейф, в котором могли храниться только очень важные документы. Посетители и коллеги заходили в отдел с робостью.

Восточный факультет привил Андрею не только привычку к порядку, но дисциплинировал его ум – он мыслил системно, по-научному и тем самым обретал дополнительное преимущество перед взбалмошными, «творческими» натурами. Но главная черта его характера, привлекшая мое внимание и очаровавшая меня – он уважал труд, как таковой. И трудолюбивых людей. Труд был для него нравственной категорией. Ленивый человек вызывал в нем неприязнь, бездельник – презрение. Это разительно отличало его от многих моих знакомых, которые чуть ли не гордились своей праздностью, своим умением сделать работу играючи, без особых затрат ума и таланта. Работать в поте лица своего, а тем более надрываясь – было в этой среде не комильфо. Джентльмену это было не к лицу. Джентльмен мог вспотеть только на охоте на лис или играя в регби. Это была типично русская болезнь, национальная философия, символом которой стал сказочный Емеля на печи, да волшебная щука в проруби. На улице Народной любой босяк гордился легкой халтурой куда больше, чем честно заработанными упорным трудом деньгами.

Не буду скрывать, и во мне был этот снобизм. Был, и сидел крепко! Я считал низким плебейский ежедневный труд. Работа за деньги представлялась мне обязанностью, которой не стоит предавать слишком большое значение, а тем более гордиться. Забота о хлебе насущном напоминала мне заботу о некоторых естественных физиологических потребностях, о которых не принято говорить вслух. В этом смысле я тоже нелепым образом походил на типичного англичанина высшего сословия, который неохотно говорит о своей службе, но готов азартно рассказывать первому встречному о своем хобби – так должен вести себя джентльмен! Говорить о работе – скучно. Серьезно относиться к ней – смешно! То ли дело выращивать розы! Или крокусы. Об этом можно говорить до бесконечности!

Откуда взялся этот снобизм в России – отдельный разговор. Но в глазах Андрея – это была очевидная нелепость. Его высшая похвала была: «Он трудяга». Сам он работал не покладая рук. К тому же в нем не было иронично-стыдливого отношения к самой профессии журналиста, которая прививается только годами унижений и страданий в многотиражной, советской прессе. Я помню, как он вразумлял новенького в нашем отделе паренька.

– Ты чего такой постный? Уши повесил. Не позорь отдел! Девчонка ушла? Да и хрен с ней! У тебя очередь должна стоять из желающих. Ты – журналист, твою мать! Криминальный! Да ты только начни рассказывать про нашу работу – она сама тебе в постель упадет.

Когда я вышел на работу в спортивных штанах, Константинов отвел меня в сторону и сказал.

– Миша, в таком наряде – последний раз, договорились? С деньгами худо? Ничего страшного. Заработаем. А сегодня съездим в магазин. Прикинем тебя.

И, действительно, вечером мы погрузились в его «Жигуль» и проехались по магазинам на Петроградке.