Родина - Фернандо Арамбуру

Сразу после этих слов он предложил сыну выпить. Горка чуть было не согласился – лишь бы поскорее опустела бутыль. Но не увидел на импровизированном столе второго стакана – только тот, которым пользовался отец, и потому от вина отказался.

– Aita, я хочу, чтобы ты знал одну вещь.

– Мне вот недавно сказали, будто бы Хосе Мари был в поселке, когда убили Чато. Только об этом я все время и думаю.

– Это касается моей личной жизни.

– Не слишком ли много совпадений, а? Скажи, какого хрена делал в поселке этот дуболом в тот день, когда убили моего лучшего друга? Если окажется, что виновата его группа, я ему этого в жизни не прощу.

– Я живу в Бильбао с одним мужчиной. – Хошиан закуривал новую сигарету и не слушал его. – То есть мы живем вместе. Его зовут Рамон. Ну а я зову его Рамунчо.

– Вот об этом я и спрошу его при первой же встрече. Прямо спрошу. И пусть не вздумает врать – мне, своему отцу, потому что я прочитаю правду в его глазах.

Горка решил не продолжать свое едва начатое признание. Неужели сразу было не ясно, что момент он выбрал неподходящий и отец не в том состоянии, чтобы выслушать его и понять? Место-то как раз было подходящим. Горка не раз рисовал в воображении разные варианты этой сцены. Например, что они, как и сейчас, окажутся наедине с отцом в сарае и Горка откроет ему свою тайну по секрету от матери. У отца он мог бы найти понимание. В худшем случае тот просто смирится с фактом. Осудит? Нет, никогда. Этот человек либо хвалит, либо молчит. И наверняка будет хранить тайну, как ее хранит Аранча, которая, кстати сказать, неожиданно, когда уже стемнело, тоже явилась сюда, к отцу на огород.

– В этом твоем сарае вонь стоит такая, что дышать невозможно. Ну ты и наклюкался, отец. – Потом повернулась к брату: – А ты что здесь делаешь? Мать там злобой вся уже изошла – думает, что ты в Бильбао. Она послала меня спросить, готовить ужин или как. Накупила сардин на целый полк.

Горка помог отцу подняться, пока Аранча, не переставая говорить, пыталась отыскать его ботинки среди кроличьих клеток.

– Идти-то сможешь?

– Смогу, мать твою…

– А что скажешь про нашего gudari?

– Теперь мы хотя бы знаем, где он.

– Вот-вот, и я то же самое сказала Гильермо. А мать у нас – прямо революционерка, все в бой рвется. Не удивляюсь, что вы от нее спрятались. Хуани ей подпевает, и вынести это просто нет никакой возможности. Два сапога пара.

Биттори сама позвонила в одну из адвокатских контор Сан-Себастьяна. Дочь… нельзя ли принять ее… чтобы поучилась профессии… Нерею приняли, но без договора и с более чем символическим жалованьем, да и то только потому, что один из адвокатов был чем-то обязан Чато, царствие ему небесное, или в знак сочувствия семье погибшего. Работы полно, скука смертная, начальники черствые и спесивые, денег кот наплакал. Так описала Нерея матери через несколько месяцев свою трудовую деятельность.

Ответ Биттори:

– Это лучше, чем ничего. Все мы когда-то начинали с самой нижней ступени.

Мечта Биттори: как Шавьер сумел стать известным хирургом, так и Нерея должна стать адвокатом или судьей. О том же, разумеется, мечтал при жизни и Чато.

Через год и три месяца после начала работы в адвокатской конторе Нерея оттуда ушла. Когда она объявила о своем уходе, тут же – да, конечно, непременно – ей посулили куда лучшие условия, договор и постоянное место. Мне жаль, друзья мои, but it’s too late[101]. И она с ними распрощалась, а Биттори пришлось навсегда распрощаться со своей мечтой.

Все это время Нерея тайком изучала предложения работы и нашла, пройдя строгий отбор, место в налоговой инспекции на улице Окендо. Позднее ее перевели в офис в районе Эрротабуру. Руководствовалась она отнюдь не материальными соображениями. На самом деле отец, хоть и не был слишком образованным, очень ловко справлялся с бюрократическими и административными проблемами и в денежном плане дочь вполне обеспечил. Кроме того, Шавьер, ее здравомыслящий брат, дал полезные советы, связанные с наследством. Нерея экономила, приобретала акции, инвестировала – и в результате жить могла безбедно. Но ведь жизнь, само собой разумеется, надо наполнить смыслом, надо установить порядок ступеней и направление – просыпаясь каждое утро, ты должен видеть перед собой важную цель, которая заставит тебя вскакивать с постели если не с пылкой надеждой, то хотя бы с энергией, которая помешает закостенеть мыслям от лени и бездействия.

– Ох, дочка, ты у нас прямо философом стала.

Зато Нерея за наличные купила себе трехкомнатную квартиру в районе Амара. Сделала в ней ремонт, обставила. Мать: зачем тратить столько денег, если и в моей квартире нам вдвоем вполне хватало места.

– Скажешь тоже. Да ведь мы с тобой ссорились день и ночь.

Приходили и уходили дни, с ними ушел и ХХ век. Нерея знакомилась с разными мужчинами. Вернее, мужчины знакомились с ней. Вернее, подкатывались с неотразимыми улыбками, льстиво ухаживали, изображая из себя донжуанов, настойчиво добивались встреч. За ней пытался приударить даже некий адвокат из их конторы – кто бы поверил? – женатый, отец троих детей. Да, он тоже стал к ней подруливать. Но она, несколько дней понаблюдав за его похотливыми маневрами, поспешила положить этой игре конец. В ее планы не входило разрушать чужие семьи.

У нее завелись приятельницы. С кем-то она познакомилась в спортивном зале, с кем-то на работе. Не осталось только подруг из поселка. Нет уж, спасибо. И если ее спрашивали, откуда она родом, отвечала: из Сан-Себастьяна. Появилась женская компания, куда входила даже одна вдова тридцати одного года. Они с ней иногда разговаривали – во время субботних ужинов в ресторане, на пляже или в кофейне – о том, как горько терять дорогого тебе человека и как трудно бывает некоторым пережить подобное несчастье. Нерея больше слушала, потому что твердо решила никому не говорить, что ее отца убили.

Если не считать случайных сексуальных приключений, она пару раз испытала что-то вроде любви, как сама ее понимала.

– А как ты ее понимаешь?

Она признавалась своим подругам, что мечтает о такой семейной жизни, чтобы это было на долгие годы и обязательно с детьми, но пусть их будет ни в коем случае не больше двоих. Чтобы все было очень спокойно, чисто и буржуазно и начиналось со свадьбы, устроенной по старым традициям.

– И чтобы отец под руку вел тебя к алтарю.

– Это не получится. Мой отец умер два с половиной года назад от рака. Он много курил.

Когда Нерее исполнилось тридцать, она сочла, что отмеренную ей судьбой квоту любовных увлечений она исчерпала. Спасибо, с нее довольно. Получился даже некоторый перебор. И, сидя в окружении улыбающихся подруг, она рассказывала про свой роман с белокурым красавцем, за которым как последняя дура поехала в Германию, и о том, какую плюху там получила. Подруги уже знали всю историю в мельчайших подробностях, но им не надоедало выслушивать ее снова и снова. Почему? Потому что она давала повод для неиссякаемых и забавных комментариев и над ней можно было от души посмеяться. А вот о том, что случилось во Франкфурте, о пешеходе, попавшем под трамвай, Нерея не упомянула ни разу.