Кровь Заката - Вера Камша

Батару даже думать не хотелось о том, что будет, если он попадет в плен к Анри. Проклятый, с собой еще придется тащить ифранскую ослицу с ее слюнявым отпрыском. А без нее никак! Он поставил не на ту карту и потерял все. Его земли рядом с землями Мальвани, туда не вернуться, равно как и в Мунт. До Ифраны далеко, а Агнеса дружна с эскотскими вожаками, ее примут, а с ней и ее свиту, и ее любовника. Главное, уйти.

На длинном лице маршала не было ни тени неуверенности или сомнения. Он подозвал аюданта и велел всем, кто может сидеть верхом и держать оружие, собираться у командного пункта. В последний раз глянув налево, где все еще шел бой, Конрад махнул рукой и направился к королевской палатке.

2871 год от В.И.

8-й день месяца Агнца.

Арция. Поле у деревни Беток

Склонившееся над ним лицо было неимоверно прекрасно. Тонкие черты, огромные скорбные глаза, золотые локоны. Анри и не представлял, что человек может быть столь совершенен, или над ним склонился вестник божий? Но тогда почему он в разорванной боевой тунике, из-под которой виднеется кольчуга? Маршал попробовал что-то сказать, но ему не удалось даже разжать губ. Впрочем, склонившийся над ним все понял, и маркиз почувствовал у своих губ фляжку. Вкуса он не ощутил, однако дикий, спеленавший его тело холод стал отступать, а потом перед глазами Анри поплыли окрашенные закатом облака, похожие на играющих коней… Летние облака, ранней весной, которую и весной-то еще не назовешь, таких не бывает. Облачные кони неслись все быстрей и быстрей, их сходство с бегущими лошадьми становилось все заметнее… Нет, это действительно мчит по малахитовому лугу вольный табун, ветер рвет серебристые и черные гривы, дикие жеребцы от избытка бушующей в них жизни вскидываются на дыбы, оглашая воздух радостным ржаньем… Ржанье… Веверлей! Где Веверлей?!

– Ваш конь жив, монсигнор.

Чей это голос, он вроде бы его уже слышал.

– Ваш конь жив, и ваш брат тоже…. Все в порядке.

Анри с усилием открыл глаза. Над ним склонился кто-то знакомый. Русые волосы, уродливый шрам на щеке, серые глаза в светлых же, хоть и длинных ресницах. Обычные глаза северянина…

– Вы? Я забыл имя…

– Раймон, монсигнор… Раймон ре Феррье…

– Что с Филиппом? И что со мной?

– Его Величество цел и невредим, граф ре Фло тоже. А вы ранены. Нога.

– Что там? – Анри попытался поднять голову, но ему удалось увидеть лишь меховой плащ, а пошевелить рукой он не мог.

– Я остановил кровь, было плохо, но… Вы скоро сядете в седло, монсигнор…

– Ты умеешь утешать, – глаза маршала встретились с глазами Раймона, – сяду в седло… Ходить, стало быть, мне не придется. Что там, говори. Кричать не стану…

– Вам оторвало ногу, монсигнор, ниже колена. Но рана чистая, заживет скоро…

– Это у нас семейное, – Анри сумел улыбнуться бескровными губами, – мой предок потерял ногу у Кантиски, его тоже звали Анри, хорошо, я назвал сына Сезаром… – Наверное, он представлял собой жалкое зрелище, потому что губы Раймона как-то подозрительно дрогнули, но он быстро, хоть и натянуто улыбнулся.

– Чудо, что вы вообще уцелели в этом пекле…

– Наверное. Что ж, я соглашался платить и дороже. Но как тебе удалось остановить кровь?

– Не знаю. – Меченый виновато улыбнулся. – У нас в роду иногда получались странные вещи… Я очень испугался, когда вас увидел, не знал, что делать, захотел помочь… А потом у меня в глазах потемнело, а кровь остановилась.

– Ты мне дал что-то выпить?

– Да, – удивился воин, – царку, у какого-то дохлого фронтерца нашел, уж больно вы замерзли. Почему вы спрашиваете?

– Хотел понять, когда бредил, а когда нет… Странно, я ни боли не чувствую, ни холода. Неужели от царки?

2871 год от В.И.

8-й день месяца Агнца.

Арция. Поле у деревни Беток

Светлые кудри молодого короля потемнели и прилипли к высокому лбу, губы запеклись и потрескались, а глаза, раньше веселые и ласковые, обжигали зимним холодом. Рауль шел справа от кузена чуть сзади, но Филипп Тагэре о нем не думал. Его занимали пленники, сгрудившиеся на краю поля под охраной эльтских стрелков. Филипп молча обошел понурых сигноров, подолгу задерживая взгляд на каждом, и мало у кого хватало сил выдержать этот взгляд. Некоторые порывались что-то сказать, но Тагэре останавливал их презрительным жестом и шел дальше. За владетельными сигнорами стояли командиры наемников и прочая мелкая сошка, но она победителя не интересовала. Такие всегда были и всегда будут…. Пусть выкупают себя из плена или… переходят на службу к тому, кто сильней. Наемники – они и есть наемники, а пришедшие под знамена своего сигнора крестьяне и вовсе ни при чем, кроме доверенных слуг, разумеется, но с блюдолизами мы еще разберемся.

– Гастон… – Румяный нобиль подбежал немедля. – Этих возьмешь на себя.

Гастон согласно кивнул.

– Разберешься с ними, но не сегодня. А сейчас мне нужен палач. А лучше три…

– Здесь? – в небольших глазках нового виконта Иданнэ мелькнуло недоумение.

– Здесь, – ледяным тоном подтвердил Филипп, – и немедленно. Тарж большой город, там должна быть и стража, и палачи.

– Но…

– Тебя не спрашивают. Исполняй…

Гастон убежал, а Филипп молча подошел к стволу не пережившего зимние бури дуба и, так и не сказав ни слова, сел, глядя прямо перед собой. Месяц Агнца известен непостоянством. Еще ночью бушевала метель, а сейчас солнце печет совсем по-весеннему, небо синее до неистовства, а на блестящих красных прутьях, которыми поросли берега ручья, где воины поят коней, чуть ли не на глазах раскрываются серебристые пушистые шарики.

Филипп ждал. Рауль немного подумал и присел рядом с королем. Граф ре Фло понимал, что задумал кузен. Око за око. Голову за голову. Зимой плакали женщины Тагэре, весна принесла слезы женам Лумэнов. Все правильно, но ни Шарля с Эдмоном, ни отца это не вернет. А Агнеса со своим щенком, которого она искупала в крови, удрала. Батар ушел умело, заплатив за свою жизнь чужими. Зимой слишком многие решили, что с Тагэре покончено, и бросились в объятия Лумэнов. Не повезло, но не его, Рауля ре Фло, дело жалеть тех, кто спутался с убийцами, против которых любые средства хороши. Это же он повторял себе, когда после битвы смотрел на развороченный лагерь, в первый раз в жизни соглашаясь с тем, что объявившие порох адским зельем клирики были не так уж и не правы. Разорванные на куски, обезображенные, обожженные трупы людей и лошадей, умирающие, которым не помог бы и святой Эрасти, удушливая, кислая вонь, исходящая из двух обугленных ям… Отчего-то больше всего запомнился мертвый фронтерец в ярко-желтых шароварах. То, что было выше пояса, куда-то делось, вытекшая кровь уже начинала густеть, а на дорогом солнечном сукне сидела, расправив крылышки, первая весенняя бабочка. Он долго этого не забудет, но такова цена победы. Если бы не Анри Мальвани и его безымянный помощник, они с Филиппом вряд ли сидели бы здесь и ждали, пока из соседнего городка привезут палачей… Мазилы рисуют победу в виде прекрасной девы, венчающей победителей гвоздиками, а на деле она ходит в маске палача и оставляет кровавые следы…