Прикосновение теней - Карен Мари Монинг

Но все когда-нибудь заканчивается, и, когда мы разделяемся, мы еще долго не говорим. Я наблюдаю за тенями, которые танцуют на картине на стене. Я чувствую, что Бэрронс, лежащий за мной, не спит.

— Ты когда-нибудь отдыхаешь?

— Нет.

— Это, должно быть, ад.

Я любила спать. Сворачиваться клубочком, дремать, видеть сны. Мне это было необходимо.

— Я вижу сны, — холодно сказал Бэрронс.

— Я не это имела в виду...

— Никогда не жалейте меня, мисс Лейн. Мне нравится быть собой.

Я перекатилась, коснулась его лица. Позволила себе быть нежной. Провела пальцами по его щеке, погладила волосы. Он словно впал в транс от моих прикосновений. Я пыталась представить себе, как можно жить без сна. Преимуществ было много.

— А как же ты видишь сны, если не спишь?

— Я грежу. Людям иногда нужно отрешиться от всего. То же состояние достигается с помощью медитации, и подсознание вырывается на свободу. Большего мне не нужно.

— Что случилось с твоим сыном?

— Какое ты любопытное создание.

— Это из-за него ты хочешь заполучить «Синсар Дабх»?

Внезапно я ощутила, как напрягается его тело. Ярость дохнула на меня, как сирокко, и я очутилась в голове Бэрронса, в той самой пустыне, и снова пришла раздвоенность: я — это он, и я — это я. Я, похоже, всегда возвращаюсь с ним именно в это место. А потом...

Я — Бэрронс, и я на коленях на песке.

Ветер усиливается, близится буря.

Я был глуп, очень глуп.

Смерть по найму. Я смеялся. Пил. Трахался. Ничто не имело значения. Я шел сквозь жизнь, как бог. Взрослые мужи кричали, видя мое приближение.

Я родился сегодня. Сегодня впервые открыл глаза.

Теперь, когда уже слишком поздно, все кажется совсем другим. Какая грёбаная шутка судьбы. Мне не стоило сюда приходить. Эту битву по найму мне не стоило принимать.

Я держу сына на руках и плачу.

Небо разверзается, изрыгая шторм. Ветер приносит песок, превращая день в ночь.

Мои люди падают вокруг меня, один за другим.

Умирая, я проклинаю небеса. И они проклинают меня в ответ.

Приходит тьма. Одна лишь тьма. Я жду света. Древние говорили, что, когда умираешь, видишь свет. Говорили, что нужно бежать к нему. Если свет исчезнет, дух останется на земле навечно.

Но свет не снисходит ко мне.

Всю ночь я жду в темноте.

Я мертв, но чувствую пустыню под своим трупом, песок, врезающийся в кожу, забивающийся в ноздри. Скорпионы жалят мои руки, мои ноги. Открытые мертвые глаза засыпаны песком и смотрят в ночное небо, где одна за другой загораются и гаснут звезды. Тьма абсолютна. Я жду и думаю. Свет придет. Я жду, я жду.

Но дожидаюсь только рассвета.

Я поднимаюсь, со мной поднимаются мои люди, и мы, обмениваемся тяжелыми взглядами.

А затем встает мой сын, и мне становится все равно. Я не думаю о странной ночи, которой не должно было быть. Вселенная остается загадкой. Боги непостоянны. Но есть я и есть он, этого достаточно. Я сажаю его на свою лошадь и оставляю своих людей позади.

— Два дня спустя мой сын был убит.

Я открыла глаза и моргнула. Песок скрипел на зубах, разъедал глаза. У ног ползали скорпионы.

— Это была случайность. Его тело исчезло раньше, чем мы смогли его похоронить.

— Я не понимаю. Так ты умер тогда в пустыне или нет? А он?

— Мы умерли. И лишь позже я понял, что произошло. События сложно осознать, пока находишься в их центре. Когда мой сын умер во второй раз, он вынужден был умирать снова и снова, просто пытаясь вернуться ко мне, добраться домой. Он был в пустыне, без воды и пищи.

Я смотрела на Бэрронса.

— Что ты хочешь сказать? Что каждый раз, умирая, он возвращался на то самое место, где умер впервые?

— На рассвете следующего дня.

— Снова и снова? Он пытался выбраться, умирал от удара или еще чего-то и возвращался назад?

— Это произошло далеко от дома. Мы не знали. Никто из нас еще долго не умирал. Мы знали, что мы иные, но не знали ничего о смерти. Знание пришло позже.

Я смотрела на Бэрронса и ждала продолжения. Это был его крест. Я хотела услышать его рассказ. Но не собиралась давить на него.

— И это был не конец его ада. У меня были соперники, тоже разъезжавшие по пустыне. Смерть по найму. Мы много раз прореживали отряды друг друга. Однажды они нашли моего сына в песках. Играли с ним. — Бэрронс отвернулся. — А затем пытали и убили.

— Как ты узнал?

— Когда я наконец понял общую картину, я пытал и убил нескольких из них, и перед смертью они заговорили. — Его губы улыбались, но глаза оставались холодными, безжалостными. — Они разбили лагерь неподалеку от места его возрождения и на следующий день нашли его снова. Осознав, что происходит, они приняли его за отродье демонов. После чего мучили и убивали снова и снова. С каждым новым возрождением в них крепла решимость уничтожить его. Не знаю, сколько раз умирал мой сын. Слишком много. Они не позволяли ему дожить до изменения. Ни они, ни он не знали, что он такое. Он просто продолжал возвращаться. Но однажды на них напала другая шайка, и они не успели его убить. Мой сын остался один, несколько дней провел связанным в шатре. И он проголодался так, что изменил форму. Это произошло за год до того, как нас наняли убить чудовище, опустошавшее страну, вырывающее сердца и глотки людей.

Я была в ужасе.

— Они лишали его жизни каждый день на протяжении года? И тебя наняли его убить?

— Мы знали, что он один из нас. Мы все могли изменяться. Знали, кем стал мой сын. Я надеялся, что это именно он. — Бэрронс скривил губы. — Я действительно надеялся, что это мой сын. — В его глазах был голод. — Сколько он пробыл ребенком сегодня? До тех пор пока он не напал?

— Несколько минут.

— Я не видел его таким столетиями.

Я догадалась, что Бэрронс вспоминает, когда это было.

— Они его сломали. Он не мог контролировать изменения. Я видел своего сына всего несколько раз, словно он мог познать мир лишь на мгновения.

— Тебе не удалось дотянуться до него? Научить?

Бэрронс мог научить кого угодно.

— Часть его разума исчезла. Он был слишком мал. Слишком напуган. Они его уничтожили. Мужчина мог бы выстоять. У ребенка не было шансов. Я часто сидел у его клетки и говорил с ним. Когда позволили технологии, я записывал каждый миг, чтобы увидеть в нем моего сына. Сейчас камеры выключены. Я не могу просматривать записи и искать его. Но я должен держать своего сына в клетке. Если мир обнаружит его, его снова убьют. Снова и снова. Он дикий. Убивает. И только.