Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская

Момент для исповеди оказался удачным, Гарик изыскал возможность простить Сергея и обещал выгородить его перед грозным родственником, ради семьи и Регины. Означенная дама произвела на Гарика сильное впечатление.

В четыре часа все было готово к приему запланированных гостей и моему перемещению в аэропорт. Кофе на плите, сумка посреди комнаты, мы с Гариком готовы, квартира в обычном состоянии, кроме, разумеется, паласа в прихожей. На него не хватило ни времени, ни сил, пришлось прикрыть кровавые пятна «Независимой газетой».

Валентин позвонил без пяти четыре и прибыл в 4.10. Антон с «Волгой» ждали внизу. Конечно, с первого шага Отче вступил на «Независимую газету» и поинтересовался ее назначением. В виде ответа я сначала продемонстрировала, затем рассказала.

— Опять, дитя, за свои штучки, — сказал Валентин с укоризной. — Мне трудно осуждать на сей раз, но в дальнейшем, особливо в чужих краях, умоляю тебя, сначала подумай, а уж после бей по черепам! Когда-нибудь отольются тебе слезы пострадавших. И в принципе привычка дурацкая, неженская привычка! Натворила дел, прелестная крошка, а теперь бежишь от ответственности!

Валентин меня долго и справедливо распекал, я слушала с должным покаянием и молча пила кофе. Что я могла возразить? Действительно, давать волю рукам — не самая женственная из добродетелей, и последствия моей агрессии могли пасть на головы невинных. Я же собиралась покинуть поле битвы не далее как в ближайшие 10 минут! Однако, мир оказался не без добрых людей, и Гарик встал на мою защиту. Он вынул из кармана трофейное оружие, протянул Вальке и сказал тактично:

— Конечно, лучше обойтись без кровопролития, но я боюсь, что в другом случае было бы только хуже. Это очень опасные люди, Сурен просил поберечь от них Катю. Наоборот почему-то не догадался.

— Ваш Сурен переоценил их возможности, — заметил Отче, вертя в руках пистолет. — Вернее, недооценил Катины. Лично я ставлю на прелестное дитя против всех гангстеров Старого и Нового света. Она зря теряет время в издательстве, порекомендуйте ее вашему Сурену в телохранители, и он вздохнет спокойно. Вот только нас кто защитит, когда эта хренова амазонка улетит за океан?

— Отче, я вижу, ты не хочешь меня простить? — сокрушенно воззвала я. — Неужели твоя голова менее дорога, чем медный лоб незнакомого гангстера? Ты же меня простил! Ничего страшного с ним не случилось. Полежал себе на диване и поехал в гости к Регине. А вот если бы он вынул пистолет первым, какую картину ты бы сейчас застал?

Отче вернул оружие Гарику, подумал и сказал:

— Ладно, Бог простит и на этот раз, агрессивная крошка. Тебя не переделаешь, и действительно, могло выйти кисло, не спорю. Вот только что дальше будет? А сейчас нам пора переправлять тебя через границу.

Я помыла кофейные чашки, вручила Гарику гобеленовую сумку, подхватила свою кожаную и возглавила процессию на выход. По ту сторону двери я заперла замок, отдала ключи Гарику (он взялся отвезти их родителям), и мы спустились к Антону и кремовой «Волге». Отче сел рядом с водителем, мы расположились сзади. Ночь потихоньку рассеивалась, наступал ранний весенний рассвет.

Долгий путь до Шереметьева II прошел в настроении легкой грусти. Как обычно перед отъездом, ехать активно никуда не хотелось, даже в заманчивые Соединённые Штаты. Гарик в начале поездки обнял меня, потом, в конце пути сказал тихо: «Катя, я буду ждать тебя».

И поцеловал на прощание в машине, значит, простил неженственный поступок. Антон лихо затормозил у стеклянных дверей аэропорта, мы с Гариком вышли из «Волги», а Отче с Антоном тотчас отправились в обратный путь в Москву.

Двери бесшумно раздвинулись, мы вступили в храм дальних странствий и до самого моего исчезновения внутрь экстерриториальных пространств погрузились в надлежащую суету. У таможни попрощались еще раз, уже чисто формально, гобеленовая сумка поплыла по конвейеру, и я двинулась вслед за нею.

Последствия недосыпания, о которых накануне предупреждал Викентий Львович, настигли сразу после перехода условной границы в аэропорту Шереметьево II. Пока молодой пограничник тщательно изучал мои документы, я еще держалась, пересекла нарисованную линию границы твердым шагом, затем к собственному недоумению стала засыпать прямо на ходу.

Ни заманчивые витрины free duty shop'ов, ни элегантный уют внутренних залов ожидания не смогли пробудить моего интереса, я нашла нужный терминал (место, где садятся в самолет) и прикорнула в кресле у его порога.

Разбудили меня синхронно: объявление на рейс Москва-Вашингтон и Геннадий Алексеевич Сосновский (руководитель делегации, с которым я познакомилась в научной конторе П.П.Криворучко). Названный шеф остановился у моего кресла и громко произнес:

— А вот и наша девушка Катя Малышева! Сейчас она проспит посадку.

Рядом толпились остальные участники конференции, изможденная дама средних лет и цветущий коренастый юноша. Они покивали без одобрения и проследовали в открытый терминал.

Я поискала вокруг себя гобеленовую сумку, ударилась в легкую панику, затем вспомнила, что сумка уехала в багаж своим ходом, лихорадочно порылась в другой, со второго раза нашла билеты и прочие посадочные бумаги, крепко зажала их в руке и пошла предъявлять встретившимся на пути стюардессам.

Незаметно для меня гармошечный коридор перешел в самолетную дверь, милые девушки еще раз проверили билеты и впустили в аэробус. Знакомая обстановка лайнера меня чуть взбодрила, я механически отыскала свой класс и заняла кресло, означенное на билете.

Через проход устраивались в отдельном ряду соучастники конференции, а мне судьба назначила в соседи пару пожилых эмигрантов. Они отделили меня от временных коллег и моментально начали обмениваться мнениями относительно безопасности полета и возможных вариантов встречи с многими заокеанскими родственниками. Под их бормотание я незаметно задремала и проспала взлет с хорошей частью рейса. Соседи деликатно разбудили меня уже далеко от родных краев, когда стюардесса деловито оделяла всех подряд подносами с завтраком (или обедом). Я рассеянно поклевала аэрофлотовские деликатесы, попросила у соседей разрешения выкурить сигарету и опять впала в объятия Морфея. В окне под крылом расстилались бесконечные снежные поля.

Когда я пробудилась во второй раз, то оказалось, что сердобольная соседка накрыла меня пледом, а самолет идет на посадку в Канаде, в промежуточный порт Гандер, это оказалось в Канаде.

— Что за нервы у девушки, — приветствовала мое пробуждение соседка. — Люди истомились, а она весь рейс проспала, как в люлечке!

— Девушку, наверное, провожали хорошо, — игриво предположил ее супруг, не подозревая, насколько верна веселая догадка.

В международном аэропорту Гандер, на самом краю света, мое едва пробудившееся внимание обратили на себя два явления природы. Первым стал свежий ветер, усердно дувший с Лабрадора, вторым оказался немыслимых размеров канадский полицейский, торжественно патрулировавший компактный зал. Гигантский блюститель порядка, одетый в нарядную черную униформу, заметил мое восхищение и вознаградил жестяной баночкой прохладительного напитка, проговорив при этом: «Nice looking young lady, wellcome to Canada». (Что значило: «Приятного вида барышня, добро пожаловать в Канаду». В русском переводе звучит забавно, по-английски же обычная формула вежливости.)