После нас - хоть потом - Евгений Лукин

«И впрямь смекалист… — с невольным уважением подметил Кудыка. — Быстро кумекает…»

— Добро… — бросил Завид Хотеныч. — Поставлю вас пока на золу, а там видно будет…

— Нет! — вскрикнула Чернава и тут же запечатала себе рот ладошкой.

— Что такое? — не понял розмысл.

— Да погорелица она… — принялся растолковывать Ухмыл. — Из Черной Сумеречи… Боится, когда солнце падает… Ее бы куда-нибудь под землю пристроить…

Завид Хотеныч недобро прищурился. Оплошал Ухмыл. Не стоило, ох, не стоило указывать розмыслу, кого куда пристраивать…

— Это с каких же пор древорезы погорелиц в жены брать стали? — с морозцем в голосе осведомился Завид Хотеныч.

Кудыка лишь виновато развел руками. Розмысл насупился и вновь посмотрел на Ухмыла.

— Ты где их таких раздобыл?

— Я же сказываю, Завид Хотеныч, с обозом пришли! — вскричал тот, округлив от искренности глаза.

У розмысла задергалось левое веко, и, надо понимать, плохо бы сейчас пришлось всем троим, не поскребись кто-то в дверь.

— Кого там еще водой примыло? — грянул Завид Хотеныч.

Дверь приоткрыли не без робости, и Кудыка словно в прорубь окунулся, ибо порог с поклоном переступил не кто-нибудь, а тот самый рябой высокий волхв из капища близ слободки. Был он, правда, на этот раз без оберегов и без посоха, лик имел испуганный, а в руке держал скатанный в трубку пергамент.

— Вот, Завид Хотеныч… — с жалкой улыбкой произнес он, наклоняясь вперед и протягивая грамоту через весь стол.

И пока тот озадаченно разбирал крупное размашистое письмо, Ухмыл с кудесником успели быстро, но вполне приятельски друг другу кивнуть, отчего Кудыку потянуло вдруг завести под лоб ясны глазыньки да и прилечь на пол.

— Соловей? — строго спросил розмысл.

— Соловей… — сдавленно подтвердил волхв.

— В чем повинен?

— Да в бадье не того спустил… Имена у них были похожие. Один — Докука, а другой — Кудыка…

И такая тут пала тишина, что кудесник осекся и непонимающе закрутил головой. В углу щелкало по-прежнему, и звук этот кое-что сильно Кудыке напоминал.

— И что… велика разница? — мягко, как бы подкрадываясь на кошачьих лапах, спросил розмысл. Причем обращался к Соловью, а сам смотрел на древореза.

— Еще как велика! — с горечью сказал кудесник. — Кудыку-то часы изладить угораздило… А Докука — так… под руку попал…

Розмысл улыбнулся, то есть такое скроил изличье, что бедный Кудыка аж съежился. Завид Хотеныч взирал на него, по-змеиному растянув и выгнув рот, словно прикидывал: голову сперва отъесть или же с ног начать?.. Наконец отпустил губы и вновь взглянул на волхва.

— Будешь золу грузить, — объявил он. — Не умел языком работать — поработаешь лопатой… Ухмыл, ты поди с ним, скажи, что делать… И тут же возвращайся, уразумел?

— Уразумел, Завид Хотеныч! — обрадованно отозвался тот и, ухватив бывшего кудесника за рукав, увлек за дверь.

Розмысл изволил подняться из-за стола и, подойдя к Кудыке вплотную, принялся придирчиво его разглядывать. Будто коня на слободском торгу.

— Да-а, с виду и не подумаешь… — задумчиво проронил он. — Стало быть, и впрямь часы изладил?.. Такие?

Завид Хотеныч, не глядя, ткнул пальцем в угол, и древорез осмелился взглянуть. Там стоял торчмя высокий, как надолба, снарядец узорного чугунного литья — весь в гроздьях и завитках. Внутри, звонко щелкая, ходил молоточек колебала. Стрелок, правда, не было, зато имелся круг с цифирью и суточными делянками.

— Где уж нам… — выдавил Кудыка, не сводя глаз с хитрой греческой поделки. — Мы попроще… Из дерева… Не кузнецы, чай… Древорезы…

Розмысл взглянул на него изумленно и, ничего не сказав, вернулся за стол. Негромко, но решительно пристукнул по доске ладонью.

— Значит, так, Кудыка! Люту Незнамычу я тебя не отдам… Как это у вас наверху говорится: мимо пройдешь — дураком назовут?.. — Снова изогнул на мгновение рот в змеиной улыбке и далее заговорил отрывисто, кратко, словно гвозди вбивал: — Останешься у меня. Участок наш — от заката до изворота… Участок — сложный, предупреждаю, снасти лажены своедуром, так что готовь смекалку… Станет Лют Незнамыч переманивать — не вздумай соблазниться. И вообще за изворот — ни шагу! Узнаю — язык ниже пяток пришью!.. — Тут розмысл приостановился и поглядел Кудыке в глаза, давая понять, что насчет языка не шутит. — Ухмыла я с золы снимаю. Походишь с ним, посмотришь. Что непонятно — спрашивай смело. Хоть он и пьяница, а дело знает… Да! Еще возьмешь у ключника Устав Работ — и чтобы вызубрил до последней буквицы. — Завид Хотеныч замолчал и, оборотившись к Чернаве, смерил ее недовольным оком. — А вот как с тобой, красавица, быть?.. Счету навычна?

Та надменно поджала губы.

— Да уж на торгу не обсчитаюсь…

Розмысл подумал.

— Ладно! — проворчал он. — Поставлю на раскладку: будешь чурки раскидывать. Дюжинами. Легкие — влево, полновесные — вправо…

Ночь была черная, непрозрачная, без единого гвоздика в небе.

«Влюбилась — как рожей в сажу влепилась», — пришло на ум боярышне Забаве, которую вся округа с некоторых пор звала за глаза Шалавой Непутятичной.

— Чурило!.. — обеспокоенно шепнула она. — А ну потрогай: погорелец не отвязался ли?..

Ухватистая пятерня с готовностью лапнула ее за высоку грудь и тут же получила хлесткую затрещину. Чурило крякнул.

— Виноват, ощупался… — смущенно пробормотал он.

— Да тут я, тут, боярышня… — послышался совсем рядом унылый голос захваченного в развалинах погорельца. — Чего уж там отвязываться?.. Все равно ведь сыщете…

Впереди шуршал незримой травой незримый храбр Нахалко, коему велено было разведывать ведущую к капищу стежку. Понятно, что, кабы не Шалава Непутятична (катись она под гору вместе со своим зазнобушкой!), оба храбра и близко бы не решились подступить в такую темь к развалинам. А про огороженную страхом Ярилину Дорогу и говорить нечего… И тот, и другой не раз уже помянули, верно, недобрым словом и кружало, где они бражничали с древорезами, и саму встречу с синеглазым ленивым красавцем, будь он неладен!..

А главное, конечно, кляли храбры собственные свои не в меру проворные языки. Угораздило же обоих, в самом деле, выскочить наперед: знаем, мол, боярышня, как не знать!.. Не одну ендову зелена вина с тем Докукой раскушали…

Вот и раскушивай теперь…

Думали сначала, что боярская племянница просто затеялась изловить вожака чумазых да и расспросить в теремных погребах о ладушке о своем. Ну это — ладно, дело привычное: унянчали дитятку, даже и не пикнул. Пикни попробуй — с кляпом-то во рту!.. А как выспросили — новая дурь нашла: подавай ей волхвов — тех самых, что Докуку ее ненаглядного под землю к навьим душам спускали! С простыми-то бабами беда, а уж с боярышней — вдвое…