Царица поверженная - Маргарет Джордж

оскорбления в моих словах нет, триумвир», – возразил Цезарион.

Они уставились друг на друга с нескрываемым любопытством.

Наконец Октавиан нарушил молчание.

«Но ты все же оскорбил меня тем, что тайком прибыл в мой город, используя мое родовое имя. А также утверждением, будто ты сын моего отца».

Он вперил взгляд в медальон с эмблемой Цезаря, который был отчетливо виден на шее мальчика.

«Рим – не твой город, и сам Цезарь разрешил мне использовать его имя. Кроме того, он тебе не отец, а лишь двоюродный дядя», – ответил Цезарион.

«Двоюродный дядя по рождению, отец по усыновлению, – указал Октавиан. – По крайней мере, в наших жилах одна кровь – кровь Юлиев. Чего не скажешь о тебе. Все знают, что ты бастард, родившийся от неизвестного отца. Если царица говорила иначе, она оказала тебе дурную услугу».

«Теперь ты оскорбляешь мою мать! – яростно вскричал Цезарион. – Она никогда не лжет».

«Она солгала Цезарю, притворившись, будто носит его ребенка. Все знали, что он не способен стать отцом».

«Прошу прощения, триумвир, – вмешался я, – но, как врач, я должен не согласиться с тобой. У Цезаря была дочь Юлия».

«Да, родившаяся за тридцать лет до этого… мальчика».

«И что это доказывает? Может быть, его жены страдали бесплодием?»

«Все три?»

«У Корнелии была Юлия, а что касается двух остальных – с Помпеей он развелся по подозрению в измене, а Кальпурния практически не жила с ним вместе. – Уж в таких делах я, разумеется, разбирался получше Октавиана. – Кроме того, не нужно выставлять Цезаря простаком, которого легко провести. Уж он-то знал, где был, когда…»

Я осекся, потому что стеснялся говорить такие вещи в присутствии мальчика!

Октавиан фыркнул. Его тонкие ноздри слегка затрепетали.

«Я приказываю тебе перестать использовать имя Цезаря, – произнес он холодно. – Ты не имеешь никакого юридического права на него».

«Тогда почему же ты восемь лет назад именно под этим именем признал меня соправителем моей матери?» – спросил Цезарион, обнаружив юридические познания.

На миг ему удалось поколебать Октавиана.

«Это сделал не я, но триумвиры Антоний и Лепид. Они настояли на этом, как на уступке царице Египта, чтобы предотвратить отправку ее кораблей в Азию, на помощь убийцам».

«Вот теперь ты действительно оскорбляешь мою мать! Как будто она стала бы оказывать помощь Кассию и Бруту! Нет, ты признал меня под этим именем, поскольку знал, что это правда. Но теперь ты стремишься перечеркнуть все и узурпировать мое наследие».

Октавиан, казалось, становился спокойнее, тогда как Цезарион, напротив, все сильнее горячился.

«Значит, ты признаешь это: ты намереваешься присвоить свое воображаемое римское наследие и ниспровергнуть римский закон! Для таких, как ты, есть достойные имена: самозванцы, узурпаторы и мятежники. По закону Рима я – сын Цезаря, и я наследую его имя и состояние. Только захватив Рим и уничтожив его сенат и судей, ты можешь сместить меня».

Мне показалось, он хотел сказать «низложить», но вовремя вспомнил, что это относится к царям, и спохватился.

«Это ты извращаешь закон и лишаешь меня того, что принадлежит мне по праву», – не унимался Цезарион.

Его стойкость вызывала у меня невольную гордость.

«Довольно! – Октавиан почти повысил голос. – Возвращайся в Египет. Скажи царице, чтобы она оставила пустые мечты о покорении Рима и освободила порабощенного ею триумвира Антония. Она одержима мечтой об империи, но здесь ей не править! И ты не сын Цезаря! Скажи все это и предупреди ее, чтобы держалась подальше от моей страны. Никогда больше не оскорбляй меня, являясь сюда таким образом! – Он огляделся по сторонам, глаза его сузились. – Что за жалкий маскарад!»

«Это твоя страна? – спросил Цезарион. – А я думал, что триумвир Антоний тоже может считать ее своим домом».

«Когда он будет готов расстаться со своей восточной жизнью, со своими наложницами, евнухами и пьяными оргиями, когда он захочет вновь стать римлянином, пусть возвращается».

«Боюсь, ты стал жертвой тобой же распускаемых слухов, триумвир, – сказал я. – Ведь это ты придумал наложниц, евнухов и оргии. Приезжай, погости у нас – и ты собственными глазами увидишь, какую жизнь ведет Антоний».

«Никогда!»

Он выглядел так, точно его пригласили в змеиное гнездо.

«Ты боишься, что восточная царица околдует тебя?»

Я не удержался от того, чтобы подколоть его, хотя дело было далеко не шуточное. Его выдумки получили самое широкое хождение.

«Проделать такое со мной не под силу даже ей, – заявил он. – А теперь убирайтесь. Я должен вернуться в Иллирию и не хочу, чтобы вы оставались здесь».

«Значит, ты оказал нам честь, проделав путь от границы ради этого неофициального визита? – осведомился я. – Такое длинное путешествие – ради такого короткого разговора!»

«Я сказал то, что нужно было сказать, и увидел то, что нужно было увидеть», – молвил он и повернулся, собравшись уйти.

«И твое путешествие, занявшее гораздо больше времени, оправдало себя? Ты получил ответы на свои вопросы?» – полюбопытствовал Цезарион.

«Vale, – сказал Октавиан. – Прощай. Я не горю желанием увидеть тебя снова».

Он перешагнул порог и исчез, словно растворился. Я подошел к двери и выглянул ему вслед, но увидел лишь темноту коридора.

«О боги! – воскликнул Цезарион, сам побледневший как призрак. – Не привиделось ли нам это?»

«Если и так, ты вел себя достойно и не оплошал перед этим „привидением“, – заверил его я. – Сам Цезарь не справился бы лучше. Ты показал себя истинным его сыном».

Именно так все и было – менее часа тому назад.

Твой верный врач, почти лишенный дара речи и потрясенный Олимпий

Я получила это письмо вскоре после того, как оно было написано – удача помогла ускорить почту. Жара по-прежнему удерживала Александрию в вялой бездеятельности, но послание встряхнуло меня так, словно я обнаженной оказалась на ледяном ветру.

Поначалу я стала нервно расхаживать по той самой комнате, где только что лениво валялась на кушетке без сил, не способная пошевелиться. Мысли, вертевшиеся в голове, были еще быстрее моих шагов. Октавиан! Октавиан внезапно налетел на моего сына, как хищная птица! Должно быть, он выслеживал его – или у него есть шпионы в каждом доме, на каждом углу. Но даже если так, откуда они узнали, кто такие Цезарион и Олимпий? Население Рима составляет почти миллион человек, причем большая их часть – бедняки, сосредоточенные в многолюдных муравейниках вроде Субуры. Никто их не считает, никто не обращает на них внимания. Как в такой ситуации два ничем не примечательных человека могли привлечь внимание самого Октавиана?

И то, как он появился и исчез… это почти сверхъестественно. Как мог его корабль в