Красный сфинкс - Александр Дюма

— Тот, кто посмел бы к нему прикоснуться, — сказал Буаробер, — был бы не способен понять его красоту. Продолжайте, продолжайте!

Кардинал стал читать дальше, с удовольствием повторив, скандируя, последнюю строку:

Твердит: у Марса он и у любви любимец.

Мирам

Кто много хвастает, тот часто проходимец.

— Я надеюсь, что вы не позволите тронуть и этот стих, — сказал Кольте.

Ришелье продолжал:

Король

Про счастье тайное он любит говорить.

Мирам

Достойная любовь должна скромнее быть.

— Прекрасная мысль, — пробормотал Корнель.

— Вы так считаете, молодой человек? — спросил довольный Ришелье.

Король

Весьма прекрасная его, мол, дама любит.

Мирам

И что? Ведь не мою в плену он душу губит.

Зачем краснеть, коль вы не любите его?

Мирам

Мне щеки красит гнев, и больше ничего.

— Вот где я остановился, — дочитав, сказал Ришелье. — Во втором и третьем актах я набросал сцены, которые сообщу тем, кто будет заниматься этими актами.

— Кто займется двумя первыми? — спросил Буаробер. — Кто отважится поставить свои стихи впереди и после ваших, монсеньер?

— Знаете, господа, — сказал Ришелье, переполненный радостью (столь строгий к себе в политических вопросах, он был чувствителен как ребенок к литературным похвалам), — знаете, если вы считаете работу над первыми двумя актами слишком тяжелой, мы можем разыграть все пять актов по жребию.

— Молодость не сомневается ни в чем, монсеньер, — сказал Ротру. — Мой друг Корнель и я займемся двумя первыми актами.

— Смельчаки, — смеясь, сказал Ришелье.

— Только будьте добры, ваше высокопреосвященство, дать нам детальный план сцен, чтобы мы ни в чем не отступили от вашей воли.

— Тогда, — сказал Буаробер, — я займусь третьим.

— А я четвертым, — сказал л`Этуаль.

— А я пятым, — сказал Кольте.

— Если вы займетесь пятым, Кольте, — сказал Ришелье, — я вам посоветую… — и, тронув его за плечо, увел в оконную нишу, где продолжил разговор вполголоса.

Тем временем Ротру наклонился к уху своего друга Корнеля:

— Пьер, с этого часа твоя судьба у тебя в руках, от тебя зависит не упустить ее.

— Что для этого нужно сделать? — все так же наивно спросил Корнель.

— Писать стихи, которые будут не лучше стихов господина кардинала, — ответил Ротру.

Когда пять актов «Мирам» были распределены, и Кольте получил рекомендации относительно пятого акта, сотрудники кардинала попрощались с ним. Исключение составили Корнель и Ротру: Ришелье задержал их и часть ночи диктовал полный план двух первых актов.

Буаробер должен был вернуться на следующее утро, чтобы получить наставления для себя и своих товарищей, которым он должен был их сообщить.

Корнель и Ротру заночевали в Шайо.

Утром они позавтракали с кардиналом; тот дал им последние рекомендации. Во время завтрака прибыл Буаробер. Корнель и Ротру откланялись; Буаробер остался.

У кардинала не было секретов от Буаробера, и тот мог видеть, несмотря на стремление кардинала заниматься только своей трагедией, какая глубокая озабоченность его скрывается за этим легкомысленным занятием.

Буаробер связался с Шарпантье и Россиньолем, узнал о возвращении Ботрю, Ла Салюди и Шарнасе. Он навестил отца Жозефа в его монастыре и уже накануне смог сказать кардиналу, каков был ответ монаха королю. Этот ответ очень обрадовал Ришелье: полностью доверяя скромности монаха, он не очень доверял его честолюбию (и действительно, позже отец Жозеф его предал, но пока он считал, что час измены еще не наступил). Наконец, Буаробер узнал, что Сукарьер и Лопес должны днем представить королю свои отчеты.

Итак, надежда увидеть короля еще не была потеряна: третий день, определенный кардиналом как предел надежд, еще не истек.

Около двух часов дня Послышался галоп скачущей лошади. Кардинал поспешил к окну, хотя ясно было, что всадник не мог быть королем.

Как ни уверен в себе был кардинал, он не смог сдержать возгласа радости: молодой человек в костюме королевского пажа проворно соскочил с лошади и бросил поводья лакею кардинала. Ришелье узнал Сен-Симона — того друга Барада, что доставил столь важное известие Марион Делорм.

— Буаробер, — быстро сказал кардинал, — приведите ко мне этого молодого человека и последите, чтобы нам никто не помешал.

Буаробер сбежал по лестнице, и почти тотчас послышался быстрый шаг молодого человека, который поднимался, перепрыгивая через четыре ступеньки.

В дверях комнаты, где его ожидал кардинал, молодой человек оказался с ним лицом к лицу.

Он остановился как вкопанный, скорее сорвал, чем снял шляпу и преклонил колено перед кардиналом.

— Что вы делаете, сударь? — смеясь, спросил кардинал. — Я же не король!

— Вы уже не король, монсеньер, это верно, — ответил молодой человек, — но с Божьей помощью вновь станете им.

Дрожь удовольствия пробежала по телу кардинала.

— Вы оказали мне услугу, сударь, — сказал он — и если я вновь стану министром, чего, может быть, напрасно желаю, то постараюсь забыть о своих врагах, но обещаю вам, что буду помнить о моих друзьях. Вы привезли мне какую-нибудь хорошую новость? Но встаньте же, прошу вас.

— Я прибыл от одной прекрасной дамы, чье имя не решаюсь назвать перед монсеньером, ответил, поднимаясь, Сен-Симон.

— Неважно, — сказал кардинал, — я догадаюсь.

— Она поручила мне сказать вашему высокопреосвященству, что видела короля около трех часов дня и будет очень удивлена, если в половине четвертого король не будет у вас.

— Эта дама, — сказал Ришелье, — по-видимому, не принадлежит к придворному штату или не бывает при дворе, ибо не знает правил этикета, иначе она не предположила бы, что король может посетить скромнейшего из своих слуг.

— Эта дама действительно не принадлежит к придворному штату — ответил Сен-Симон. — Правда и то, что она не бывает при дворе; однако многие придворные посещают ее и считают это за честь. Вот почему я весьма верю ее предсказаниям, если она удостаивает чести мне их делать.

— Она вам их когда-нибудь делала?

— Мне, монсеньер? — переспросил Сен-Симон и рассмеялся чистосердечным смехом молодости, показывая великолепные зубы.

— Не говорила ли она вам когда-нибудь, что, по всей вероятности, господин Барада окажется в немилости у короля, что сменит его господин де Сен-Симон и что продвижению этого молодого человека некий кардинал, который был министром и намеревается вновь стать им, не только не будет противиться, но, наоборот, поможет?