Красный сфинкс - Александр Дюма

— Она говорила мне нечто в этом роде, монсеньер, но это было не предсказание. Это было обещание, а я меньше верю обещаниям Марион Делорм… Ах, Боже мой! Вот я невольно и назвал ее!

— Я, как Цезарь, — сказал Ришелье, — несколько глух на правое ухо. Я не расслышал.

— Простите, монсеньер, — заметил Сен-Симон, — но я полагал, что Цезарь плохо слышал на левое ухо.

— Возможно, ответил кардинал, — но во всяком случае у меня есть перед ним одно преимущество: я глух на то ухо, каким не хочу слышать. Вы только что от двора, какие там новости? Само собой разумеется, я спрашиваю вас о новостях, которые все знают, и которых я не знаю, живя в Шайо, то есть в провинции.

— Новости? — сказал Сен-Симон. — Вот они в нескольких словах. Три дня назад господин кардинал подал в отставку и в Лувре был праздник.

— Я это знаю.

— Король надавал обещаний всем: пятьдесят тысяч экю господину герцогу Орлеанскому, шестьдесят тысяч франков королеве-Матери тридцать тысяч франков царствующей королеве.

— И он дал им эти деньги?

— Нет, и вот ведь какая неосторожность: августейшие одаряемые положились на слово короля и, вместо того чтобы заставить его тут же подписать ордера на имя некоего интенданта Шарпантье, удовлетворились королевским обещанием. Но…

— Но?..

— Но на следующий день, вернувшись с Королевской площади, король ни с кем не виделся, заперся у себя, обедал вдвоем с л’Анжели и предложил ему тридцать тысяч франков; тот наотрез отказался.

— А-а!

— Это удивляет ваше Высокопреосвященство.

— Нет.

— Тогда он послал за Барада и ему тоже пообещал тридцать тысяч; но Барада, менее доверчивый, чем Месье, чем ее величество королева-мать, чем ее величество царствующая королева, попросил сразу подписать ордер и получил деньги в тот же вечер.

— А остальные?

— Остальные все еще ждут. Сегодня утром в Лувре был совет. Этот совет состоит из Месье, королевы-матери, царствующей королевы, хранителя печатей Марийяка, Марийяка шпаги, Ла Вьёвиля, который по-прежнему «плывет», поскольку король вернул господину Шарпантье ключ от кассы, из господина де Бассомпьера и не знаю из кого еще.

— А король? Король?

— Король? — переспросил Сен-Симон.

— Присутствовал ли он на совете?

— Нет, монсеньор, король передал, что он болен.

— И вы знаете, о чем шла речь?

— По-видимому о войне.

— Почему вы так думаете?

— Монсеньер Гастон ушел разгневанный после замечания, сделанного ему господином де Бассомпьером.

— Какого замечания?

— Монсеньер Гастон в качестве главного наместника прокладывал маршрут армии. Речь шла о переправе через реку кажется через Дюраис.

«Где мы переправимся?» — спросил Бассомпьер.

«Здесь, сударь», — отвечал монсеньер Гастон, поднеся палец к карте.

«Позволю себе заметить, монсеньер, что ваш палец — не мост», — сказал Бассомпьер, и монсеньер Гастон в ярости ушел с совета.

Радостная улыбка осветила лицо Ришелье.

— Не знаю, чем объясняется, что я не даю им переправляться через реки там, где они хотят, и не держусь в стороне, чтобы смеяться над их бедствиями.

— Вы не стали бы над ними смеяться, монсеньер, — сказал Сен-Симон более серьезным тоном, чем можно было от него ожидать.

Ришелье посмотрел на него.

— Ибо их бедствие, — продолжал молодой человек, — было бы бедствием Франции.

— Хорошо, сударь, — сказал кардинал, — я вас благодарю; так вы говорите, что король с позавчерашнего дня не виделся ни с кем из своей семьи?

— Ни с кем, ручаюсь, монсеньер.

— И что один господин Барада получил свои тридцать тысяч?

— В этом я совершенно уверен: он позвал меня к подножию лестницы, чтобы я помог перенести к нему его богатство.

— И что собирается он делать со своими тридцатью тысячами франков?

— Пока ничего, монсеньер; но он предложил в письме к Марион Делорм… раз уж я назвал ее имя один раз, то могу еще раз повторить его, не правда ли, монсеньер?

— Да. Так что он предложил Марион Делорм?

— Прокутить их вместе с ней.

— И как он сделал это предложение — устно?

— Нет, к счастью, в письме.

— И Марион, надеюсь, сохранила это письмо? Оно у нее в руках?

Сен-Симон вынул часы.

— Половина четвертого, — сказал он, взглянув на них, — сейчас она должна уже от него избавиться.

— И к кому же оно попадет? — с живостью спросил кардинал.

— К королю, монсеньер.

— К королю?

— Это и заставило ее думать, что до конца сегодняшнего дня вы увидите его величество.

— А, теперь я понимаю.

В этот миг послышался шум мчащейся во весь опор кареты.

Кардинал, побледнев, оперся о кресло. Сен-Симон подбежал к окну.

— Король! — воскликнул он.

Тут отворилась дверь, выходящая на лестницу, и Буаробер устремился в комнату с криком:

— Король!

Отворилась дверь г-жи де Комбале.

— Король, — дрожащим от волнения голосом произнесла она.

— Ступайте все, — сказал кардинал, — и оставьте меня наедине с его величеством.

Каждый скрылся за своей дверью; кардинал отер лоб.

На лестнице послышались шаги: кто-то поднимался размеренной поступью.

Гийемо появился в дверях и доложил:

— Король.

— Ах, клянусь честью, — прошептал кардинал, — решительно, моя соседка Марион Делорм — великий дипломат.

Гийемо мгновенно скрылся; король Людовик XIII и кардинал де Ришелье остались лицом к лицу.

— Государь, — сказал Ришелье с почтительным поклоном, — мое удивление при известии о визите короля в этот скромный дом было настолько велико, что я не как должен был, встретить вас, ожидая у подножия лестницы, а остался здесь, будто ноги у меня приросли к паркету; я и сейчас, в вашем августейшем присутствии, боюсь поверить, что ваше величество лично удостоили снизойти до меня.

Король огляделся кругом.

— Мы одни, господин кардинал? — спросил он.

— Одни, ваше величество.

— Вы в этом уверены?

— Уверен, государь.

— И можем говорить совершенно свободно?

— Совершенно свободно.