Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

class="p1">Попов развернул одежду с черно-белыми разводами, отдалённо напоминающее трико балаганного шута, и удивился.

— Это всё?

У татарина забегали глаза.

— Ещё, ещё.

Он вновь погрузился в завалы тряпья и выудил чёрный халат, с вышитыми на нём знаками Ян и Инь, символизирующими свет и тьму. Затем подал чёрную шляпу и целый набор мистических фигур, составленных из цельных и ломаных линий в загадочном чередовании.

— Гадают со второй стражи на третью, — счёл нужным подсказать старьёвщик, хотя Попов его об этом не просил. — Всё непонятное нам кажется зловещим.

— А зловещее — предвестником добра, — бесстрастным голосом проговорил Попов и начал торг. Легче было отпилить себе голову тупой бамбуковой пилой, нежели снизить цену, заявленную Ахметкой.

— Что ж вы, уважаемый, столь несговорчивы? — удивился Попов и в сотый раз достал из портмоне деньги. — Разве я мало даю?

Старьёвщик хитро щурился.

— А товар мой! Значит, и цена моя.

Попов позволил с ним не согласиться.

— Любая крайность порочна. Это видно на примере богатых и нищих.

— Я не вполне понимаю.

— И те, и эти могут жить без совести.

Старьёвщик укоризненно покачал головой.

— Где глубина познания, там глубина молчания. Стыдно, почтенный! Вы обозвали честного татарина бессовестным; а я ведь вам стараюсь угодить.

— Дороже всяческих наград сознанье правоты, — не выпуская из рук пачки ассигнаций, с достоинством сказал Попов и попросил старьёвщика не сокрушать себя злоречием. — Человек редко получает желаемое, но всегда — должное. — Он выложил на витрину содержимое своего кошелька и для убедительности вывернул карманы. — Кто злословит, тот злодействует, кто ищет выгоду, теряет сердце.

— Забирай! — хлопнул в ладоши Ахметка и сгрёб деньги с витрины. — Помни мою щедрость.

Попов учтиво поклонился.

— Кто щедр, тот и счастлив.

— Своё не утратишь, — сел на табурет старьёвщик и вновь уткнулся в книгу, от чтения которой его оторвал настырный покупатель. — Я понимаю коварство корысти.

Дождь и ветер заставили Попова нанять паланкин. Продрогшие носильщики резво взяли с места.

Дома он внимательно рассмотрел покупку, примерил платье мага и решил, что для задуманного маскарада лучше не найти: и необычное, и явно дорогое. Встречают, как известно, по одёжке.

Госпожа Сяо Сан приготовила на ужин лапшу с куриными крылышками, и Попов, проголодавшись к вечеру, съел две порции.

— Не могу иначе выразить своё восхищение вашим кулинарным искусством, — похвалил он радушную хозяйку и пересказал ей последние правительственные заявления. — Боюсь, богдыхан убежит из Пекина, оставит город на произвол судьбы.

Госпожа Сяо Сан опечалилась.

— Что же нам делать? Простым смертным?

Попов прислушался к шуму дождя: он утихал.

— Не поддаваться панике. Если интервенты предпримут штурм столицы, советую всё ценное зарыть в подвале дома и не выходить на улицу: маньчжурам на руку гибель китайцев.

— А кем же они станут управлять? — подавая чай, вскинула брови госпожа Сяо Сан. — Наша Поднебесная — великая страна.

— Пришлыми людьми, — с горькой усмешкой ответил Попов. — Голью перекатной. — Он надкусил печенье и прихлебнул чай. — Рабы плодятся сами по себе, о них думать не надо.

— Бедные мы, бедные! — покачала головой хозяйка дома и приложила руку к груди. — Когда же мы избавимся от поработителей? — Задавшись вопросом, она с испугом посмотрела на Попова. — Ох! я, кажется, позволила себе бестактность. — В её глазах появилась мольба. — Не выдавайте меня, я глупа...

— Вы умны, — постарался успокоить её Попов и попросил не опасаться его. — Я не шпион, я человек нейтральный — коммерсант.

— Вы добрый человек, — кротко улыбнулась госпожа Сяо Сан. — Я это сразу поняла и счастлива, что не ошиблась. Извините, — она поднялась из-за стола и скрылась в своей спальне. Вернувшись в столовую, она с поклоном вручила Попову презент: крохотную фигурку свирепого воина с алмазным скипетром в руке, отлитую из чистого золота.

— Это Цзиньган — главный хранитель буддийских законов, — объяснила госпожа Сяо Сан и добавила, что с изображением этого важного бога её покойный муж не расставался никогда. — Он говорил мне, что второй такой фигурки в мире нет: она досталась ему в наследство от прадеда, а тому — от его прапрадеда, который принадлежал к древнему роду Цао, известному в истории Китая тем, что один из его представителей по мужской линии стал знаменитым полководцем периода Трёх Царств, а другой известен под именем Дунфан Шо.

— Тоже полководец? — разглядывая редкую вещицу, спросил Попов и поблагодарил за дорогой подарок. По-видимому, в глазах госпожи Сяо Сан он выглядел настоящим мужчиной: робким по отношению к женщине и смелым в осуществлении задуманного. К тому же, он был любимым учеником её покойного супруга.

— Полководец? — задумчиво переспросила госпожа Сяо Сан и медленно проговорила: — Нет, с его именем связывают искусство магии. — Почтительно склонив голову, она добавила: — Его имя — пароль. Кто его не знает, тот шарлатан. Самозванец.

— Простите, — извинился за свою рассеянность Попов. — Я не запомнил имени.

— Дунфан Шо, — ласково улыбнулась хозяйка дома, и, видимо, радуясь тому, что смогла сделать доброе дело, и что её подарок вызвал живейший интерес, любезно повторила: — Дунфан Шо.

— Дунфан Шо, — любуясь микроскопически мелким изображением Цзиньгана, эхом отозвался Попов и спросил, каким образом его учитель господин Ян Го никогда не расставался с магической фигуркой?

— Очень просто, — улыбнулась вдова, — он заплетал её в косичку.

Она снова вышла и вернулась с тонким шёлковым чехлом чёрного цвета.

— Вот, — сказала она. — Смотрите. — Взяв крохотную фигурку Цзиньгана, которая была не больше спичечной головки, госпожа Сяо Сан быстро поместила её в чехол и протянула Попову. — Можете и вы вплести, вполне удобно.

— Если можно, — смущённо попросил Попов, — если это вас не затруднит и не обидит, помогите мне: уж больно у меня короткая косичка и нет навыка.

— Нисколько не обидит, — она проворно заплела ему косичку, перевив её чёрным шнуром чехла. — Да охранит вас Цзиньган от несчастья!

Попов растроганно поцеловал ей руку.

— Так принято у европейцев, — объяснил он, краснея. — От чистого сердца.

Вечер прошёл в милой и долгой беседе, и когда водяные часы в доме ударили десять раз, Попов пожелал хозяйке доброй ночи,