Киноповести - Василий Макарович Шукшин

чуваши… Теперь уже тридцать тысяч шло под знаменем Степана Разина. Полыхала вся Средняя Волга.

Остановились на короткий привал: сварить хлебова и немного передохнуть.

– Загнал, батька.

– Куды он торопится-то? – переговаривались гребцы. – Али до снега на Москву поспеть хочет?

– Оно не мешало б…

– По мне, и в Саратове можно б зазимовать. Я там бабенку нашел… мх… Сладкая… Жалко, мало там постояли.

Атаману разбили на берегу два шатра. В один он позвал есаулов, татарских главарей, от мордвы – Асана Карачурина, Акая Боляева…

– Вот чего… Я их объявляю.

– Степан… – заговорил было Матвей.

– Молчи! – повысил голос Степан. – Я твою думку знаю, Матвей.

– Зря не даешь ему сказать, – упрекнул Федор. – Он…

– Я спрашиваю не его!

– Какого черта зовешь тада! – рассердился Федор. – Никому рта не даешь открыть. Не зови тада.

– Не прячься за других. Как думаешь? Говори.

– Что это – курице голову отрубить?.. «Говори». С бабой в постеле я ишшо туды-суды – поговорю. И то – мало. Не умею, не уродился таким. А думаю я с Матвеем одинаково: на кой они нам черт сдались? Собаке пятая нога. У нас и так вон уж сколь – тридцать тыщ.

– Говорить не умеет! А нагородил с три короба. Тридцать тыщ – это мало. Надо три раза по тридцать. Там пойдут города не чета Царицыну да Саратову.

– Они же идут! Они же не… это… не то что – стало их тридцать, и все, и больше нету. Две недели назад у нас пятнадцать было.

– Как ты, Ларька?

– Да меня тоже воротит от их. На кой?..

– Ни дьявола не понимают! – горестно воскликнул Степан. – Иди воюй с такими!

– Чего не понимаем?

– Так будут думать, что сам я хочу царем на Москве сесть. А когда эти появются, – стало быть, не я сам, а наследного веду на престол.

– Ты поменьше кричи везде, что не хошь царем быть, вот и не будут так думать, – посоветовал Матвей.

– Пошел ты!..

– Я-то пойду, а вот ты с этими своими далеко ли уйдешь. Мало ишшо народ обманывали! Нет!.. И этому обмануть надо.

– Для его ж выгоды обман-то.

– А все-то как? Все для его выгоды. А чего так уж страшисся-то, если и подумают, что царем хошь стать? Ну, царем.

– Какое нам дело – кем ты там станешь?

– Вам нет дела – другим есть.

– Кому?

– Стрельцам, с какими нам ишшо придется столкнуться. Им есть дело: то ли самозванец идет, то ли ведут коренного царевича на престол. Сам про Гришку говорил…

– Да пусть будут! – воскликнул Ларька. – Мы что, с рожи, что ль, спадем? Объявляй.

– Не то дело, что будут, – упрямился Матвей. – Царевич-то помер – вот и выдет, что брешем мы. А то бояры не сумеют стрельцам правду разъяснить! Эка!.. Сумеют, а мы в дураках окажемся с этим царевичем.

– Боярам веры мало.

– А на Москве как? На Москве-то знают, что царевич в земле.

– До Москвы ишшо дойтить надо. А там видно будет. Будет день, будет пища. Зовите казаков, какие поблизости есть. Объявляю. Как думаешь, Асан?

– Как знаешь, батька, – отвечал татарский мурза. – Объявляй.

Казаки – рядовые, десятники, какие случились поблизости от шатра атамана, – заполнили шатер. Никто не знал, зачем их позвали. Степана в шатре не было (он вышел, когда стали приходить казаки).

Вдруг полог, прикрывающий вход в шатер, распахнулся… Вошел Степан, а с ним… царевич Алексей Алексеевич и патриарх Никон.

Царевич и патриарх поклонились казакам. Те растерянно смотрели на них.

– Вот, молодцы, сподобил нас бог – гостей послал, – заговорил Степан. – Этой ночью пришли к нам царевич Алексей Алексеевич и патриарх Никон. Ходили слухи, что царевич помер: это боярская выдумка, он живой, вот он. Невмоготу ему стало у царя, ушел он от суровостей отца и от боярского лиходейства. Теперь самое время нам заступиться за его. Все. Это я вам хотел сказать. Идите. Царевич и патриарх с нами будут.

Казаки, изумленные диковинной вестью, стали расходиться. Разглядывали «высоких» гостей…

Когда рядовые вышли, Степан сел, велел садиться патриарху и царевичу.

– Садись, патриарх. И ты, царевич… Сидайте. Выпьем теперь.

Есаулы тоже с любопытством разглядывали старика и юношу.

– Налей, Мишка.

Мишка Ярославов налил чары, поднес первым патриарху и царевичу.

– Ты пьешь? – спросил он юношу.

– Давай, – сказал тот. И покраснел.

Патриарх хлопнул чару и крякнул:

– Кхух… Ровно ангел по душе прошел босиком.

Казаки засмеялись.

– Приходилось, когда владыком-то был? Небось все заморское пивал?

Старик прищурил умные, хитрые глаза.

– Пивали, пивали… Ну-к, милок, подниси-к ишшо одну – за церкву православную. – Выпил и опять крякнул: – От так ее! Кхэх! Ну, Степан Тимофеич, чего дальше?

Степан с усмешкой наблюдал за стариком.

– Сейчас на струги пойдем. Тебе, владыка, черный, тебе, царевич, – красный. Вот и будете там.

В шатер заглянули любопытные, но войти не посмели.

– Пошло уж, – удовлетворенно сказал Степан. – Ну, с богом.

Вышли из шатра втроем: Степан, царевич и патриарх. Направились к берегу, где приготовлены были два стружка с шатрами – один покрыт черным бархатом, другой – красным.

Степан шел впереди, на виду у всего войска, что-то рассказывал гостям.

Со всех сторон на них глядели казаки, мужики, посадские, стрельцы. Все тут были: русские, хохлы, запорожцы, мордва, татары, чуваши. Глядели, дивились.

Степан проводил гостей до стружков, поклонился. Гости взошли на стружки и скрылись в шатрах.

И опять царские палаты. И «говорит» бумага:

– «…А самареня своровали, Самару ему, вору, сдали. И хочет он, вор Стенька Разин, быть кончее под Синбирск на Семен день (1 сентября) и того часу хочет приступать к Синбирску всеми силами, чтоб ему, вору, Синбирск взять до приходу в Синбирск кравчего и воеводы князя Петра…»

И грянул бой…

Князь Барятинский пришел к Симбирску раньше Степана. Степан знал это.

Подойдя к городу, он свел своих на берег, построил в боевой порядок и повел в наступление на царево войско.

Барятинский приказал подпустить казаков близко и тогда только ударил.

Бой был упорный.

Люди перемешались, не могли отличить своих от чужих.

Войско Барятинского было более организованно и, естественно, лучше вооружено. Разинцев было больше, и действовали они напористее, смелее.

Степан вел донцов. С мордвой, чувашами и татарами были Федор Сукнин и Ларька Тимофеев. Татары, мордва воевали своим излюбленным способом – наскоком. Ударившись о ряды стрельцов, большинство которых было уже обучено по европейскому образцу, они рассыпались и откатывались. Ларька, Федор и другие есаулы и сотники опять собирали их, налаживали мало-мальский порядок и вели снова в бой. Степан хорошо знал