Дураков нет - Ричард Руссо

был не похож, намного ниже. Такое ощущение, что женщина, ответившая на звонок, проспала два дня кряду и только проснулась.

– Вера?

– А, – сказала она.

– В смысле – “а”? – спросил Салли, уже раздражаясь. – Мне передали, что ты звонила.

– Чтобы сказать, что ты выиграл.

– Что выиграл? – опешил Салли, но Вера уже положила трубку.

Салли посмотрел на телефон, повесил трубку и направился к стойке, где Руб с Питером ели куриные крылья. Ни тот ни другой на него не взглянули, Салли вернулся к таксофону и снова набрал Верин номер. На этот раз она взяла трубку гудке на двадцатом.

– Что происходит, черт побери? – спросил Салли. – Не смей бросать трубку. А то я через пару минут сам к тебе заявлюсь. И не надейся, что Ральф меня выгонит, потому что он этого делать не станет.

– Я не питаю иллюзий, будто муж хоть раз в жизни заступится за меня. – В голосе Веры сквозила жалость к себе. – Тем более что его даже нет дома.

– Я его понимаю, – сказал Салли, не подумав, – впрочем, он и подумав сказал бы то же самое. На том конце повисло долгое молчание, и Салли добавил: – Так в чем дело, Вера? Ты не стала бы звонить, если бы не хотела со мной поделиться.

– Просто… – выдавила наконец Вера, голос ее смягчился, – я… так старалась… – Она всхлипнула.

Слезы бывшей жены не вызвали у Салли никакого сочувствия, он прекрасно помнил Верину склонность драматизировать. У Веры в любой ситуации, серьезной или не очень, всегда наготове истерика.

– А ты вообще не старался, – продолжала она, – и он выбрал тебя.

– Так мы о Питере, что ли? – наконец догадался Салли. Он был уверен, что речь пойдет об Уилле, и не сразу переключился.

– Ты выиграл, – повторила Вера, – но твой выигрыш ничего не стоит.

– Да ну тебя к черту, – ответил Салли, уже готовый бросить трубку.

– Пусть он тебе расскажет о своей бесстыжей шлюхе из Моргантауна.

– Питер мне ничего не рассказывает, – заверил Салли.

– Расскажет, – сказала Вера. – Вы два сапога пара. А меня он презирает.

– Ты не в своем уме.

Снова молчание. Видимо, грядет очередная истерика. А может, и что-то еще.

– Ты знаешь, каково это – терять любимых? Я-то знаю. Мне не впервой. Если я кого-то люблю всем сердцем, значит, рано или поздно обязательно потеряю.

– Питера ты не теряла, – заметил Салли. – И я ничего не выиграл. Даже не пытался.

– Этим ты его и сманил. – Вера всхлипнула. – Я люблю его так, что сердце рвется на части. А тебе на него наплевать, вот он за тобой и бегает.

– Знаешь что…

– Слышал бы ты, какой грязи наговорила мне эта шлюшка, – перебила Вера. – Мне казалось, из трубки идет вонь и оскверняет мой дом.

– Меня там не было, – напомнил Салли. – Я этого не слышал.

– Такое зловоние, – не унималась Вера. – А ведь я стараюсь содержать дом в чистоте.

– Еще бы.

– И вот что Питер в него притащил. Спрашивается, чего ради я старалась?

– Не знаю. – Разговор утомил Салли. – Окей, я вешаю трубку.

– Конечно, – сказала Вера, – беги.

– Пошла ты к черту.

– Радуйся, что можешь убежать, – продолжала Вера. – Радуйся, что тебе есть куда бежать. Мне вот некуда.

Руб и Питер сидели за стойкой, а перед ними высилась немыслимая груда куриных костей. Питер взглянул на Салли и, судя по выражению лица, догадался хотя бы отчасти, о чем именно разговаривали мать с отцом. Руб же плакал – отчего, Салли не понял и разозлился.

– Что с тобой, черт побери?

– Они острые, – пояснил Руб, перемазанный оранжевым соусом. Руки его до запястий были оранжевые, как и щеки, и кончик носа. Даже волосы.

– И пачкаются, как я посмотрю, – сказал Салли.

Даже у Питера руки были оранжевые, а уж он-то всегда ел аккуратно, Верино воспитание.

Руб уставился на свои руки, точно видел впервые, и принялся облизывать пальцы.

– Наверняка крылышки были вкусные, – сказал Салли. – А знаешь, как я это понял?

Руб посмотрел на него с любопытством – впрочем, любопытство у него вызывали все виды телепатии.

– Вы мне ничего не оставили.

Руб уставился на груду костей, точно высматривал крылышко, которое не обглодали бы дочиста, ничего не нашел и помрачнел.

– Он съел не меньше меня. – Руб указал на Питера. – Но на него ты почему-то никогда не сердишься.

– Я вообще ни на кого не сержусь, Руб, – ответил Салли. – Я всего лишь высказал наблюдение. Я заметил, что ты съел все крылья.

– Он тоже, – уперся Руб.

Салли невольно ухмыльнулся чудесной способности Руба поднимать другим настроение ценою своего собственного.

– Не пойми меня неправильно. Я рад, что ты плотно пообедал. Мог бы, конечно, и оставить мне хоть одно крылышко, но если ты был голоден, я рад, что ты съел всё.

Руб еще больше понурился. Голова у него была большая для его скромного роста, и когда Рубу было стыдно, голова его клонилась вниз. Питер вытирал салфетками руки и явно не стремился разделить с Рубом бремя вины; наклонившись к Рубу, он громко прошептал:

– Если уж он заговорил о том, что надо делиться, напомни ему, что те шесть сотен, которые нам заплатил Карл Робак, очутились в его кармане да так и остались там.

Это была правда, и Салли выдал им по две сотни. Руб аккуратно сложил купюры оранжевыми пальцами и убрал в карман рубашки.

– Почему вы смотрите на меня? – спросил Руб.

– Может, вернемся к работе?

– Ну ладно. – Руб сполз с табурета.

– Подожди нас минутку снаружи, – попросил Салли. – Мне надо поговорить с сыном.

Лицо Руба опять затуманилось.

– В следующий раз оставь мне крылышко, тогда я поговорю и с тобой, – пообещал Салли.

Руб ушел, и Питер заметил:

– Слишком уж ты с ним жестко.

– Он знает, что я не всерьез.

– Точно? – усомнился Питер.

– Точнее некуда.

Питер не ответил.

– Съезди-ка ты лучше к матери, – посоветовал Салли. – Она сама не своя.

Питер вздохнул, покачал головой.

– Из-за Уилла?

– Из-за тебя.

– Из-за меня? А я тут при чем?

– Откуда я знаю, черт побери? Я никогда не понимал твою мать. Правда, она сказала, что тебе звонила какая-то женщина из Западной Виргинии.

Питер закатил глаза:

– Господи боже.

– Твоя мать считает, что тебе, быть может, захочется рассказать мне об этом.

– Не захочется.

– Я ей так и сказал.

– Правильно сделал.

– Окей. Храни свои секреты. Все до единого. А я скажу тебе вот что. Мне надоело смотреть на твою надутую физиономию. Ты, наверное, скажешь, мол, я сам виноват, так мне и надо, но это не значит, что я намерен это терпеть.

Питер явно хотел возразить, но промолчал.

– Съезди к матери,