Венецианский бархат - Мишель Ловрик

…а обратили ли вы внимание на то, что это дьявольское изобретение, книгопечатание, совпало с разрушением Венецианской империи? Когда именно этот Гутенберг начал свое богопротивное дело? Мне не нужно напоминать вам, что это случилось в 1453 году – том самом, когда мы уступили Константинополь туркам! А когда эти варвары фон Шпейеры начали печатать книги в Венеции? В 1470 году! Том самом, когда мы потеряли Негропонт![199] А теперь язычники вторгаются в наши храмы… Так называемый архитектор Кодусси возводит крестильню на Сан-Микеле, напоминающую богопротивный гарем язычников… Даже наш собственный художник Джованни Беллини унизился до отвратительных аллегорий, используя чужеземных женщин в качестве моделей, оскверняя свою студию продолжительными визитами своих друзей, которые, естественно, являются печатниками.

Джентилия, сидевшая в первом ряду, повторяла про себя каждое слово через мгновение после того, как он произносил его. Зубы ее лязгали от холода.

Позади нее сидела женщина исключительной красоты, чьи светлые волосы отражали холодное сияние дневного света, превращая его в ослепительное пламя. Катерина ди Колонья, не моргая, холодно взирала на фра Филиппо. Рядом с нею замер высокий симпатичный мужчина, тоже блондин. Фра Филиппо даже слегка возгордился тем, что его проповедь слушают столь прелестные венецианцы. Но в голубых глазах женщины, устремленных на него, читалась нескрываемая враждебность.

«Какую бесстыдную ложь вы изрекаете, – говорил ее взгляд, ясный, как солнечный свет. – Почему бы вам не перестать?»

Он вдруг запнулся и сбился с мысли, зачарованный полными презрения лазурными глазами очаровательной блондинки, и невнятно закончил проповедь без обычной эффектной концовки.

Подняв глаза от текста, он вдруг с кошмарной ясностью обнаружил, что монахиня-поросенок уставилась на ослепительно прекрасную Катерину так, словно узрела комету, а на ее симпатичного спутника смотрит с безошибочно узнаваемым вожделением во взоре.

Вместо того чтобы принять обычные поздравления на ступенях церкви, фра Филиппо поспешил обратно в свою келью, где еще долго сидел за столом, отдуваясь и не чувствуя в себе сил взяться за перо.

* * *

– Ианно! – крикнул фра Филиппо. – Где ты?

Ианно явился на зов, размахивая большой костью.

– Я читал об английском святом по имени Алфегий. Даны[200] забили его до смерти. Они сделали это бычьими костями. Или камнями… как святой Иероним. Он сам забил себя камнем. Подходящего булыжника мне найти не удалось, в этом городе встречается лишь жалкая мелкая галька, а она недостаточно остра даже для Аттиса, так что я вспомнил о бычьих костях, и мясник на Санта-Мария-дель-Гильо дал мне одну…

– Довольно, довольно об этом, у меня есть для тебя работа.

Ианно подошел к нему, отчего фра Филиппо попятился, уловив исходящий от верного помощника запах помады для волос.

Волосы Ианно странным образом кудрявились с одной стороны, а с другой… пожухлыми прядями закрывали его правое ухо, тогда как левое, с родовой отметиной, оставалось голым: волосы вокруг него топорщились кудряшками, словно страшась прикоснуться к уродливому мозжечку.

– Отправляйся на Риальто. Я хочу узнать все об этой блондинке, что была здесь сегодня утром. Она – куртизанка? Кто был рядом с ней – муж или сутенер? Ты знаешь, о ком я говорю. И расскажи мне, что болтают о еврейке из Далмации. Похоже, она и впрямь спуталась с печатниками. Я получил письмо…

Фра Филиппо подался вперед, тщательно выговаривая каждое слово, вытянув шею и клацая челюстями, словно плевался камнями.

Уходя, Ианно столкнулся с Джентилией. Он избегал смотреть ей в глаза, да и она поспешно отвела взгляд. Он не знал, сколько времени она простояла у двери, но, вполне вероятно, монахиня слышала весь разговор.

– К вам пришли, – злорадно окликнул он своего capo, выходя.

– Нет, я никого не принимаю, – крикнул через дверь фра Филиппо. – У меня срочная корреспонденция.

Джентилия нерешительно замерла на пороге. Тень ее упала поперек стола, священник смутно узнал ее, заподозрил неладное и не стал поднимать голову. Он продолжал что-то писать, делая вид, что не замечает ее присутствия.

В конце концов она вздохнула и направилась на пристань, откуда уходили лодки на другие острова. Фра Филиппо подскочил к двери, чтобы запереть ее на засов, и тут заметил маленькую фигурку, крадущуюся за монахиней. Это был Ианно. Он покачал головой. Ианно догнал монахиню и взял ее под локоть. Вместо того чтобы в страхе отпрыгнуть, она медленно повернулась к нему. Даже с такого расстояния фра Филиппо видел, как она пристально рассматривает мозжечок над ухом Ианно, пока тот скакал перед нею. До него долетело невнятное бормотание помощника, но слов фра Филиппо не разобрал.

Он спросил себя, а что же хотела сказать ему монахиня, но ради этого не стоило заводить с ней знакомство. У некрасивых женщин неизменно находилась какая-либо жалоба или обида, обычно на более привлекательных сестер. Если она и впрямь знает что-либо заслуживающее внимания, то сейчас наверняка излагает свои домыслы Ианно. А потом, мысленно добавил фра Филиппо, ей следует сходить к каменным львам и опустить письмо им в пасть, избавив его таким образом от проблем. Ему, фра Филиппо, самой судьбой уготовано свершить нечто большее, нежели разбираться в обычных женских сплетнях.

Ему пришло в голову, что система анонимных писем и шпионажа оказалась наиболее эффективной и полезной для государства Венеция. В его распоряжении неизменно отыскивались средства избавиться от нежеланных граждан, как мужчин, так и женщин. А если письма не попадут в пасти каменных львов сами по себе, их всегда можно написать самому. Или заплатить кому-нибудь за написание. Какая разница, если результат будет один и тот же?

* * *

Венделин вновь написал падре Пио: