Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Джон Эрнст Стейнбек

и дал бы он мне разок-другой сдачи или прикрылся бы, что ли…

– Не думай об этом, – сказал Джим. – Ведь это всего лишь малая часть огромного дела. Сочувствие тут так же вредно, как и страх. Это как у медиков – делаешь операцию и ни о чем другом не думаешь. Я бы взял на себя парня, если бы не беда с этой рукой. Представь себе, что было бы, достанься он ребятам из караула.

– Знаю что, – поддакнул Мак. – Убили бы его самым зверским образом. Хорошо бы они больше никого не словили. Еще раз такое проделать я не смогу.

– А ведь придется, и не раз, – заметил Джим.

Мак взглянул на него с опаской:

– Ты заходишь дальше моего, Джим. Я начинаю тебя бояться. Повидал я таких, как ты, и меня от них всегда страх берет. Ей-богу, Джим, нельзя не заметить, как ты меняешься день ото дня. Знаю я, что прав. Что безумие побороть можно только с холодной головой. Все это мне известно. Только не по-человечески это, право же… И ты меня пугаешь!

– Я хотел, чтобы ты меня использовал для дела, – тихо начал Джим, – но ты мне в этом отказал, потому что слишком уж привязался ко мне. – Джим встал, добрался до ящика и сел там. – Это было ошибкой. А потом случилась эта история с рукой, и вот сиди тут и жди! А я понял теперь свою силу. Я сильнее тебя, Мак. Сильнее всех и вся, потому что иду по прямой, не сворачивая. Ты и все другие отвлекаются мыслями о женщинах или, там, где достать курева, где бы выпить, как раздобыть еды или дров. – Глаза у Джима холодно поблескивали, так блестит мокрая речная галька. – Я хотел приносить пользу, а теперь пользу мне станешь приносить ты, Мак. Польза будет от нас обоих – тебя и меня. Поверь, я чувствую в себе достаточно сил для этого.

– Ты с ума спятил, – пробормотал Мак. – Как твоя рука? Не распухла? Может, в ней зараза какая завелась и мозги тебе отравила?

– Брось такие мысли, Мак, – спокойно произнес Джим. – Я вовсе не лишился рассудка. И все, что я говорю, не бред, а истинная правда. Оно вызревало во мне, росло, росло, вот явилось на свет. Пойди и скажи Лондону, что мне надо его видеть. Вели ему прийти сюда. Я постараюсь сделать так, чтобы он не очень взбеленился, но подчиниться ему придется.

– Может, это и не бред, – пожал плечами Мак. – Не знаю. Но ты все же не должен забывать, что Лондон – председатель, что его избрали, что он глава забастовщиков. Всю свою жизнь он руководит людьми, и, если ты начнешь ему указывать, он даст тебе под зад коленкой.

И Мак бросил на Джима тревожный взгляд.

– Лучше пойди и скажи ему все, – настаивал тот.

– Но послушай же…

– Мак, делай, как я сказал. Так будет лучше.

Они услышали тихий свистящий звук, который, нарастая, превратился в пронзительный визгливый вой сирены. Тут же завыла другая сирена, а вслед за ней еще одна. Звуки росли, а потом стихали, отдаляясь, убегая все дальше.

– Это Сэм! – вскричал Мак. – Он все-таки сумел поджечь!

Торопливыми неуклюжими движениями Джим попытался подняться.

– Тебе лучше туда не соваться. Оставайся в лагере, – посоветовал Мак. – Ты же еще слабый совсем.

Джим осклабился в невеселой ухмылке.

– Увидишь, какой я слабый!

Он двинулся к выходу, и Мак последовал за ним.

В северной стороне звездное небо висело над деревьями сплошной черной пеленой. Там, где был Торгас, городские огни отбрасывали на небо бледный отсвет, а слева от города над высоким крепостным валом деревьев разгоравшийся пожар уже образовывал ярко-красный купол света. Сирены выли то в унисон, то одна возвышала голос, когда другая затихала, переходя на глухое ворчание.

– Однако сейчас времени даром они не теряют, – заметил Мак.

Люди повыскакивали из палаток. Они стояли и смотрели, как набирает силу огонь. Огненные сполохи взлетали над деревьями, а купол света распространялся вширь и ввысь.

– Неплохо для начала, – усмехнулся Мак. – Даже если огонь потушат прямо сейчас, дом все равно пропал, ведь единственное, что они умеют в этой глуши, это заливать пламя химикатами.

К ним поспешал Лондон.

– Сэм все-таки сделал это! – кричал он. – Сэм злой как черт, прости господи, и я всегда знал, что он это сделает! Такого ничем не запугаешь!

– Если вернется, он может быть нам полезен, – хладнокровно заметил Джим.

– Полезен? – переспросил Лондон.

– Да… Парень, который умеет так лихо поджигать, сумеет сделать и многое другое. А горит хорошо. Пройдем в палатку, Лондон. Нам надо обговорить некоторые вещи.

– Он имеет в виду… – вмешался Мак.

– Я сам скажу, что имею в виду. Идем, Лондон.

Войдя в палатку первым, Джим уселся на ящик.

– В чем дело-то? – требовательно спросил Лондон. – Что ты хочешь обговаривать?

– Мы терпим поражение, потому что не имеем власти. Амбар Андерсона сожгли, потому что мы не верили в желание караульного подчиняться приказам. Дока свинтили, потому что приставленный к нему личный охранник отлучился, оставив его одного.

– Понятно. И как мы собираемся это поправить?

– Мы собираемся создать сильную власть, – заявил Джим. – Собираемся отдавать приказы, которые будут выполняться. Люди проголосовали, передав власть тебе. Сейчас им придется забрать ее у тебя, желают они того или не желают.

– Ради бога, Джим, что ты такое говоришь! – вскричал Мак. – Ничего не выйдет! Люди попросту не примут этого, упадут духом и быстренько переберутся в другой округ.

– Мы будем держать их под контролем, Мак. Где та винтовка?

– В палатке осталась. Что ты хочешь с ней делать?

– Винтовка – это власть, – отрезал Джим. – Мне уже тошно от хождения по кругу. Я хочу спрямить путь.

– Слышь, что это за слова такие: «Хочу спрямить путь»? – спросил, подступив к нему, Лондон. – Ты играешь с огнем!

Джим не дрогнул. Юное лицо его словно окаменело. Взгляд был неподвижен. Уголки губ чуть подрагивали в полуулыбке. Устремленные на Лондона глаза глядели уверенно.

– Сядь, Лондон, – велел он. И мягко добавил: – И охолони.

Лондон в замешательстве покосился на Мака:

– Что он, рехнулся, что ли?

Мак отвел взгляд.

– Не знаю.

– Ты с тем же успехом мог и присесть, – сказал Джим. – Все равно ведь этим кончится – раньше или позже.

– Да, конечно. Я сяду.

– Отлично. А теперь, если хочешь, можешь вышвырнуть меня вон из лагеря. Тогда меня приютит тюрьма. А можешь разрешить мне остаться. Но я буду стараться здесь все переиначить. Я смогу это сделать, не думай!

– Хватит. Надоело, – вздохнул Лондон. –