Жажда смерти - Кирилл Шелестов

Храповицкий замешкался, но отказать не посмел.

— Алло! — закричал Вихров в трубку. — Товарищ генерал? Здорово! Вихров тебя беспокоит! Слыхал такую фамилию? Ну, вот и хорошо, что слыхал! Как ты там?

С совершенно незнакомым человеком он разговаривал в той развязной манере, которая в недавнем советском прошлом была свойственна партийным бонзам и сохранилась до сих пор у некоторых начальников. Возможно, он считал, что генералу это польстит. Но я так не думал.

— А чего же ты на праздник не приехал? — продолжал кричать Вихров. — Я здесь. А тебя нет! Не порядок! Обижаешь! Да при чем тут Храповицкий! Ты ко мне приезжай! Тебя Вихров приглашает! Лично! Ты что, мне отказывать собрался?

— Будет! — заключил он с удовлетворением, возвращая телефон Храповицкому. — Сказал: сейчас штаны наденет — и айда!

Храповицкий зябко поежился.

— А это необходимо? — поинтересовался он.

— Да ладно тебе! — отмахнулся Вихров. — На каждую Дворнягу обижаться — нервов не хватит. Ну, хотел мальчонка деньжат срубить. Разлетелся, хвост трубой, хай поднял на всю околицу! А его в ответ хлоп — и по макушке! Иди-ка сюда! Ты на кого там лаять вздумал? А ты у нас разрешения спросил? Лежать, Жучка! Место. Это ты в деревне генерал, а в Москве ты шавка подзаборная. Там таких, как ты, пруд пруди. Так что, Вован, все равно по-нашему вышло, — заключил он. — Так всегда будет. Привыкай. А теперь, когда вопрос уладили, все акценты, как говорится, расставили, надо мириться. Правильно я думаю?

Думал он совсем неправильно. Но выяснилось это позже.

Я входил в состав жюри, и мое место было в середине первого ряда. Слева от меня расположился Вихров, которого Храповицкий тоже включил в число судей в последнюю минуту. Кроме нас, в этой бригаде состояли Плохиш, Виктор, пожилой манерный режиссер драмтеатра и Боря, бородатый владелец телекомпании, одетый не то с артистической небрежностью, не то с повседневной неряшливостью — признаюсь, я не всегда различаю это в богеме. Был еще чиновник из отдела культуры областной администрации, тот самый, с которым приведенные нами однажды в ресторан шлюхи плясали нагишом.

Председательствовал в жюри, само собой, Храповицкий. Губернатор, кстати, от обязанностей арбитра отказался, поскольку не хотел лишних скандалов в семье. Елена и так что-то подозревала и сидела надутая.

Грянула музыка, сцена вспыхнула огнями, появился знаменитый актер кино и, сказав несколько торжественных фраз, вызвал хозяина праздника, секс-символ губернии, талантливого человека, выдающегося промышленника и прочая, и прочая, Владимира Леонидовича Храповицкого. Публика захлопала, и Храповицкий поднялся на сцену.

Щурясь от яркого света, он оглядел забитый до отказа зал и заодно дал присутствующим полюбоваться на себя.

— Целью бизнеса является получение прибыли, — доверительно сообщил он в микрофон. — Кстати, здравствуйте.

И деловито потер руки — так, чтобы приглашенные могли насладиться блеском бриллиантов в его кольцах, браслетах и часах и убедиться, что хозяин вечера с названной целью вполне справляется.

— Но все, что мы делаем в бизнесе, мы делаем ради женщин, — продолжал Храповицкий радовать нас откровениями. — Не знаю даже, что вызывает большую зависть у конкурентов: наши успехи в работе или наши успехи у женщин, — Храповицкий выдержал паузу, и зал вновь зааплодировал. — Так или иначе, но я не смог бы добиваться побед, если бы рядом со мной не было моих товарищей, которых я прошу подняться ко мне! Сюда, друзья!

Этого не было в сценарии, который я читал не один раз. Видимо, экспромт он подготовил самостоятельно. И, судя по его лицу, очень им гордился. Мы переглянулись и один за другим потянулись на сцену. Виктор, Вася, десяток наших директоров, из тех, кому мы послали приглашения. Последним вышел я.

— Стой! — вдруг воскликнул Вихров. — Я тоже пойду!

Видимо, ему было скучно сидеть просто так. Поддерживая его за жирную талию, я помог ему вскарабкаться на сцену.

Раскинув руки, Храповицкий обнял Васю и Виктора. Остальные последовали их примеру. Мне достались Вихров и Плохиш.

— Пахом Пахомыч! — крикнул со сцены Храповицкий. — А ты что же?

Тот сдавленно охнул и, низко опустив голову, просеменил по проходу и присоединился к нам. Сомкнув ряды, обнявшись, мы стояли в слепящем свете прожекторов. Не знаю, как выглядела со стороны демонстрация нашего могущества, но чувствовал я себя довольно неловко. Народ, впрочем, нам хлопал.

— Егор Яковлевич, — обратился разбушевавшийся Храповицкий к губернатору, — а вы разве не с нами?

Лисецкий, видимо, не был готов влиться в наши ряды. Окружавший нас угар уголовных обвинений еще не рассеялся окончательно, а губернатор Лисецкий старался держаться подальше от публичных скандалов. Но деваться ему было некуда. Потеснив Виктора, он вписался в пространство между ним и Храповицким. Зал взорвался овациями. Директора расправили плечи. Плохиш втянул живот. Вася посылал в партер воздушные поцелуи.

— Спокуха на корабле! — зачем-то крикнул Вихров и икнул.

— Нас не одолеть! — проревел Храповицкий, и шквал аплодисментов заглушил окончание его фразы.

С моей точки зрения, все это выглядело несколько вызывающе. Во всяком случае, до официального завершения наших неприятностей с подобными спектаклями лучше было повременить.

Когда мы вернулись на свои места, конкурс начался. Голенастые высокие красавицы, причесанные, разодетые и загримированные, под музыку группами выплывали на сцену с двух сторон и, кружась, исчезали за кулисами. Многих из них я знал, во всяком случае, тех, кто проходили дрессуру в нашем театре мод. Кого-то мы брали с собой в Москву, в наши шальные, загульные поездки. Кого-то приглашали на вечеринки.

Среди конкурсанток попадались, впрочем, и совсем юные, лет тринадцати-четырнадцати, дочки чиновных родителей, мечтавших увидеть своих балованных чад на сцене и обращавшихся с персональными просьбами к Храповицкому. Он, разумеется, не отказывал, а некоторым даже обещал места в полуфинале. Губернатору нравились малолетки. А я утешал себя тем, что эти, по крайней мере, шили себе костюмы за счет родителей, а не за наш.

Для девушек, устраивающих свою судьбу, этот конкурс был важнейшим событием в жизни. Само участие в нем резко повышало их стоимость. Как правило, после своего появления здесь они начинали получать заманчивые предложения от бизнесменов и бандитов, которые и приходили сюда специально, на смотрины. Взять в любовницы фи нал истку конкурса — было для них делом чести.

Одну из групп возглавляла Мышонок, худая и угловатая, в белом платье со свадебными мотивами. После весенней поездки в Голландию, где мне пришлось вызволять Мышонка из полиции, я относился к ней без особой симпатии. Сегодня глаза у девушки были накрашены так густо, что казались черными. Возможно, это помогало скрыть ее природное косоглазие. Она неотрывно смотрела на губернатора, лучилась торжеством и шевелила нарисованными губами, словно неслышно шептала слова любви. В своей победе Мышонок была уверена. Ее мелкое лицо, с голодными впалыми скулами, было агрессивнее обычного. Как ни странно, это ей, пожалуй, шло, во всяком случае, придавало ее облику законченность.