Идиот нашего времени - Александр Владимирович Кузнецов-Тулянин

будто сонные глазенки. Сошников стоял в оцепенении. И вдруг Ирина поднялась, взяла девочку на руки, прижала к себе одной рукой, понесла к ванной, другой рукой стаскивала с нее валенки и бросала их на пол. Сошников снял куртку и переобулся, подошел к ванной, Ирина уже включила воду, в приоткрытую дверь сквозь шум воды он слышал:

— Какая же ты маленькая, господи, одни косточки, ну-ну, не спи, маленькая, сейчас помоемся, надо помыться, обязательно надо помыться, потом покушаем… вот, хоросенькая, ну-ка, долой всю эту грязь… — Но вот приоткрыла дверь шире: — Игорь!.. Боже мой! У нее вши!.. Быстро неси растительное масло!

— Зачем масло?

— Мне бабушка рассказывала, как маслом вшей выводить. А я еще смеялась над ней. Сейчас, маленькая, мы всех этих букашек переведем в два счета…

И через минуту опять:

— Игорь!.. Возьми ее вещи. В полиэтиленовый пакет и в мусоропровод!.. Потом посмотри вещи Саньки — там в антресоли его маленькие вещи. Не зря же я сохранила. Подбери что-нибудь… — Через несколько минут опять: — Игорь, быстренько разогрей!.. Там котлетки… Сообрази что-нибудь… И открой баночку с шоколадной пастой.

Еще через некоторое время они сидели на кухне, и Сошников крутился вокруг, то что-то разогревая, то подавая. Но Лялька, с головой закутанная в большое махровое полотенце, не съела до концы и одной котлеты, опустила изможденное личико и заснула за столом. Ирина взяла ее на руки, понесла в зал. Сошников опередил, раздвинул кресло-кровать, Ирина, держа ребенка, показывала ему глазами, где взять белье, он лез в антресоль, стелил. Девочку положили, укутали в теплое одеяло и на цыпочках, хотя оба понимали, что она ничего не услышит, вернулись на кухню. Сели за стол, боясь смотреть друг на друга, но ничего не успели сказать — почти тут же пришел Саша.

— Сашок, сколько времени? — строго спросила Ирина.

— Ну, одиннадцать…

— Ты обещал быть в десять.

— Ну, мам… Ну, пап…

— Давай, ужинать и спать… Сегодня ляг, пожалуйста, в дедушкиной комнате… — Ирина все еще называла маленькую спальню дедушкиной, хотя отец ее умер год назад. — Свет в зале не включай.

— А что такое? — Саша заинтригованно взглянув на них, прошел в зал. Они сидели в напряженном ожидании. Он вернулся, удивленно спросил: — Кто это?

— Это Лялька, — сказал Сошников.

— А кто она?

— Лялька, — повторил Сошников и пожал плечами.

— Нет, вы меня не поняли. Откуда она?

— В капусте нашли, — сказала Ирина и натужно засмеялась.

— Ну вы даете?.. И что?..

— А что, она тебе мешает?

— Она у нас будет жить?

Оба молчали.

— Да нет, мне даже интересно… Нет, ну правда, что это за девочка?

— Мы пока сами не знаем, сынок… — ответила мать.

— Ну вы даете… Как так не знаете?

— Ты ужинать думаешь?

— Нет, я у Лариски поел.

— У какой Лариски? — удивился Сошников.

— Игорь, ну… — Ирина предупреждающе приподняла брови.

— А почему он ужинает у какой-то девочки? Это неудобно…

— У девушки, папа, — шутливым тоном поправил Саша. — У девушки.

В конце концов и Сашок улегся. Сошников остался на кухне, он слышал, как Ирина и сын говорят о чем-то вполголоса из маленькой комнатки, где она стелила сыну. А еще через некоторое время Ирина вернулась на кухню.

Сошников сидел на угловом стульчике, плечом вжавшись в угол. Перед ним лежала книга, но видно было, что он не читал, а просто в рассеянности раскрыл книгу и держал перед собой. Ирина села напротив, облокотившись одной рукой о стол. Он закрыл и отодвинул книгу.

— А правда, что же теперь? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Вероятно, завтра ее нужно куда-то вести? — спросила она.

Он опять пожал плечами, но теперь ответил:

— Зачем, ее все равно никто не ищет. Пускай поживет недельку, хотя бы откормим ребенка.

— Пускай, — машинально кивнула она. — Но ее все равно же нужно показать врачу.

— Да, наверное…

Они опять замолчали, Ирина задумалась, хотя это была не обычная задумчивость, а замешанная на волнении.

— Помнишь, как мы мечтали завести второго ребеночка? — она подняла на него глаза.

— Я все помню…

— Так вот, я тебе не говорила… Несколько лет назад, еще задолго до всего, я прошла обследование… Мне уже тогда сказали, что шансов никаких. Оказывается, шансов никаких не было с самого рождения Санечки… А мы так мечтали, да? Странно…

— Жаль.

— Что жаль?.. — кисло улыбаясь, сказала она.

Они помолчали. Она опять заговорила:

— А как ее настоящее имя? Ведь не Лялька же?

— На самом деле, Оля. Но ее никто так никогда не звал.

— А сколько же ей годиков? Она такая маленькая. Худющая.

— Сейчас скажу точно. В феврале, число только не знаю, ей исполнилось семь лет. Да, семь лет прошло, семь лет… — Он помолчал и добавил: — Она глухонемая, она живет немного в другом мире, не в том, в котором живем мы.

— Да, я понимаю…

Они долго смотрели друг на друга. Это был тот редкий взгляд, который бывает только у людей, немало проживших друг с другом, научившихся через такие взгляды, или через незначительные переливы в интонациях, или в еле уловимых движениях, или даже в дыхании постигать тайные смыслы друг друга.

Тогда он взял книгу и сказал:

— Помнишь, раньше я читал тебе понравившиеся места?

Она отвлеченно кивнула, хотя вряд ли расположена была слушать.

— Хочешь, я тебе почитаю?

— Сошников, — тихо сказала она, — то, что ты сумасшедший — это мне известно давным-давно. Но я-то — почему я стала такая же, как ты?

— Наверное, так и должно быть… Знаешь, я смотрю на тебя и понимаю, что вижу в тебе много нового, чего раньше не замечал.

— И что же, я стала старая?

— Что ты, совсем нет, не то. Ты стала взрослая. Причем это как-то так, что я не могу назвать тебя девочкой моей. Как раньше, помнишь? Но это не плохо, нет, это как-то иначе, другая мелодия.

— Ну вот, я уже не девочка.

Он только улыбкой ответил ей.

— Что же теперь будет? — произнесла она с прежней задумчивостью.

— А что же будет… Ничего особенного не будет. Будет жизнь.

Он раскрыл наконец книгу и начал читать, не очень громко, даже монотонно, чтобы ненужными интонациями не разрушить того напряженного, громоздкого, но в то же время прекрасного и торжественного настроения, которое овладело ими:

Город был на три века старше самой ветхой летописи. Ни в каких строчках не вписалось имя того, кто срубил первое бревно и сложил первую полуземлянку, из которой проросли в белый свет избы, терема, детинцы, от которой протянулись на стороны тропы, улицы, бульвары. Да и кто