Крылья голубки - Генри Джеймс

– Дайте-ка мне подумать… Надо ведь сначала понять…

Это прозвучало так, будто он почти готов согласиться принять на этот момент предложенное. А то, что он так желал понять, было – почему же, по сути вопроса, не звучит голос сэра Люка Стретта? Если речь идет о том, чтобы не покинуть Милли, не ему ли более всего подобает не делать этого?

– Разве, в случае беды, мы не останемся без него в глухих потемках?

– Ох, – вздохнула миссис Стрингем, – я ведь только благодаря ему держалась на ногах! Я телеграфировала ему в первый же вечер, и он ответил – ну прямо как ангел. Он приедет – ну прямо как ангел! Только он не может сразу. Самое раннее – в четверг, после полудня.

– Ну, тогда это уже что-то.

Она задумалась.

– Что-то… Он ей нравится.

– Еще бы! Я до сих пор это вижу – ее лицо, когда он был здесь в октябре, в тот вечер, когда она была в белом, когда она пригласила много людей во дворец, и музыкантов, – ее лицо, с каким она подвела его ко мне, чтобы я о нем позаботился! Это было чудесно для нас обоих – она положила начало нашим отношениям. Она попросила меня уделить ему время, поводить по разным местам. Я так и сделал, и у нас с ним все здорово получилось. Это мне доказало, – закончил Деншер с промелькнувшей печальной улыбкой, – что он ей нравится.

– Вы ему понравились, – тут же рискнула высказаться Сюзан Шеперд.

– Ну, мне про это ничего не известно.

– А следовало заметить. Он ходил с вами в галереи и церкви, вы экономили его время, показывая самые избранные вещи и места, и, может быть, вы припомните сами, как говорили мне, что, если бы он не был великим хирургом или кем там еще, он мог бы быть великим судьею – со знанием дела судить об искусстве. Судить о прекрасном, хочу я сказать.

– Пожалуй, – признал наш молодой человек. – Таков он и есть – в том, как он судит о ней. Не зря же, – продолжал он, – он так о ней рассудил. Его интерес к ней, который нам нужно использовать как можно лучше и полнее, может принести наивысшую пользу.

Говоря это, он по-прежнему бродил по комнате, не вынимая рук из карманов, и она увидела в этом – в ее глазах читалось достаточно ясно – попытку с его стороны продлить расстояние от признания, почти уже сделанного им несколько секунд назад, до ее осознания этого факта.

– Я рада, что он вам понравился, – обронила она.

В том, как прозвучали ее слова, Деншер что-то уловил.

– Я отношусь к нему, милая моя леди, нисколько не иначе, чем вы: несомненно, вам он нравится. И несомненно, что, когда он был здесь, он понравился нам всем.

– Да. Только мне кажется… У меня такое чувство, что я понимаю, что он думает. И мне представляется, что после того, как вы столько времени провели с ним, вы могли бы и сами это знать, – сказала миссис Стрингем.

Деншер резко остановился, хотя сначала не произнес ни слова.

– Мы никогда о ней не заговаривали. Ни один из нас о ней не упоминал, хотя бы затем, чтобы назвать ее имя, и ничто, так или иначе связанное с нею, между нами не обсуждалось.

Миссис Стрингем подняла на него удивленный взор, пораженная нарисованной им картиной. Однако в голове ее тотчас же родилась идея, воспротивившаяся чувству удивления.

– Это – его профессиональная этика.

– Несомненно. Но у меня тоже возникло понимание этой весьма достойной его черты, и, кроме того, было еще кое-что. – И он вдруг произнес с необычайной силой: – Я не мог говорить о ней с ним!

– О?! – отреагировала Сюзан Шеперд.

– Я ни с кем не могу о ней говорить.

– Кроме как со мной, – продолжила его приятельница.

– Кроме как с вами.

Тень улыбки, промельк сознания своей значимости явственно сопутствовал ее словам, и это заставило его смотреть на нее – из честности – прямым, открытым взглядом. Из честности же – по поводу собственных слов – он тут же покраснел: он одним махом избавлялся от бремени своих разговоров с Кейт. Его гостья, в те минуты, когда их глаза не отпускали друг друга, возможно, наблюдала, как он пытается поглубже затопить это бремя. А он должен был во что бы то ни стало его глубоко затопить – именно это усилие и заставило его покраснеть. Он не мог позволить этому бремени всплыть на поверхность, во всяком случае пока еще нет. Она может понять это, как ей будет угодно. Деншер попытался повторить то, что сказал, но несколько пригладив свое заявление:

– Как бы то ни было, сэру Люку нечего было сказать мне, а я не имел ничего сказать ему. Притворный разговор был бы для нас обоих невозможен, а…

– А настоящий, – тут же подхватила она с подчеркнутым сочувствием, – невозможен тем более. – Это было несомненно – Деншер не стал возражать, – и она немедленно огласила свой вывод: – Это как раз доказывает то, что я говорю, – между вами пролегла беспредельность. Иначе вы болтали бы без умолку.

– Я полагаю, она у нас обоих из головы не выходила, – признался он.

– Да вы оба ни о ком другом и помыслить не могли! Это и удерживало вас вместе.

Ну и это тоже Деншер готов был от нее принять, если ей так хотелось, однако он сразу же вернулся к тому, что говорил с самого начала:

– И все равно я не имею ни малейшего представления о том, что он думает.

Миссис Стрингем устремила на него взгляд с очевидным вопросом, в котором, как Деншер успел уже отметить ранее, всегда пышно – и справа и слева – расцветала ее особая серьезность.

– Вы в этом вполне уверены?

А он мог лишь отметить здесь, насколько она расходится с ним.

– Вы, насколько я могу судить, полагаете, что он считает – это конец?

Она выслушала его слова, продолжая стойко держаться.

– Не важно, что именно я полагаю.

– Ну, увидим. – И Деншер вдруг почувствовал себя как-то непристойно поверхностным.

В течение последних минут пяти он все более и более убеждался, что миссис Стрингем принесла что-то с собой и что еще никогда, в отношении чего бы то ни было, не возникало у него такого сильного желания это отложить. Ему очень хотелось оттянуть все до четверга – какая жалость, что сегодня всего лишь вторник! – он стал задаваться вопросом: да не испугался ли он? Однако его не пугал ни сэр Люк, собиравшийся приехать, ни Милли, собиравшаяся умереть, ни миссис Стрингем, не собиравшаяся уходить. И странно сказать, даже Кейт его не пугала, так как призрак Кейт, казалось, поблек или даже, поколебавшись в воздухе, вдруг растаял. Сюзан Шеперд, неожиданно продлившись во времени, видимо, оказала на призрак какое-то влияние, из-за чего он прекратил свое воздействие. Кейт стала отсутствовать в чувственном восприятии Деншера, как постоянно отсутствовала со времени своего отъезда, перестав служить эхом или поручительницей дворца; и теперь, впервые за все протекшее время, его восприятие именно так отметило ее среди окружавших его объектов. Он довольно скоро понял, что испугался себя самого и что, если не станет осторожнее, безусловно, может испугаться еще больше.