Рай и ад. Великая сага. Книга 3 - Джон Джейкс

Он попытался расслабить руку, вцепившуюся в подлокотник кресла в кабинете Малкольма. Побелевшие пальцы медленно разжались. Как бы ему хотелось вырвать эти бесконечные «если бы» из своей головы! Но он не мог. Как бы ему хотелось стать таким человеком, о котором говорила Вирджилия: по-настоящему взрослым, чтобы смотреть в лицо чудовищу! Он посмотрел, и это сломало его.

Капитан Малкольм понимал состояние своего посетителя и тактично молчал. Сам он сейчас тоже пребывал не в лучшем настроении, как и все остальные штабные офицеры, которым не повезло получить назначение в Вашингтон. Во всем министерстве уже несколько месяцев царила чудовищная неразбериха, после того как в прошлом августе Джонсон отстранил Стэнтона от должности министра. Поскольку Закон о занятии высших должностей, специально принятый в 1867 году, запрещал президенту увольнять официальное лицо, чье назначение требовало подтверждения сената, мистер Стэнтон, будучи не только радикалом, но и опытным юристом, посчитал это решение неправомочным. Но как бы то ни было, обязанности министра временно приходилось исполнять Гранту, и делал он это с большой неохотой.

Своим поступком президент хотел испытать действие нового закона и бросить открытый вызов радикалам, который они, разумеется, приняли. В начале декабря в конгрессе прошло голосование по импичменту, но результаты оказались недостаточными для смещения Джонсона. Однако Малкольма заверили, что это дело так не оставят. Он понимал, что все попытки сената отменить решение президента, скорее всего, спровоцируют Джонсона уволить Стэнтона снова. Все это очень усложняло жизнь. Малкольм не знал, кому из его коллег по министерству он может доверять в разговорах за пределами обычной учтивости. По крайней мере, этот несчастный человек, сидящий по другую сторону его стола, не принимал участия в этом противостоянии.

– Я нанял людей из агентства Пинкертона, – наконец снова заговорил Джордж. – И хотел бы предоставить им всю доступную информацию.

– Есть у меня один человек, который как раз сейчас изучает личные дела сотрудников административно-строевого управления. Позвольте мне проверить, как он справляется.

Малкольм отсутствовал двадцать минут и вернулся с тонкой папкой, которую положил на край заваленного бумагами стола.

– Боюсь, это все, что есть, – сказал он. – Бент был обвинен в трусости у Шайло, когда он временно командовал не своим подразделением. Хотя у генерала Шермана не было убедительных свидетельств того, что Бент бежал с поля боя, бросив своих людей, тот тем не менее сделал все, чтобы упечь его в Новый Орлеан. Там он оставался до тех пор, пока не отозвали генерала Батлера.

– Что-нибудь еще?

Малкольм пролистал папку.

– Устроил дебош в борделе некоей мадам Конти. Задержан за кражу принадлежавшей ей картины. Прежде чем снова предстать перед судом, дезертировал. И последняя запись, год спустя. Некий человек, соответствующий описанию Бента, недолгое время работал в сыскном бюро полковника Бейкера.

Джордж знал, чем занимался Лафайет Бейкер. Он прекрасно помнил, как редакторов газет бросали в Старую Капитолийскую тюрьму за антивоенные публикации или критику Линкольна и членов его кабинета.

– Вы говорите о тайной полиции, нанятой мистером Стэнтоном?

Малкольм сразу утратил свою сердечность:

– Мистером Стэнтоном? Мне об этом ничего не известно, сэр. Я не могу комментировать такое голословное утверждение.

Джордж достаточно хорошо знал чиновников, чтобы сразу увидеть самозащиту.

– Конечно, – с горечью произнес он. – А больше там ничего нет?

– Почти ничего. Последний раз Бента видели в Порт-Тобакко, где он предположительно нелегально пересек границу Конфедерации. Дальше след его теряется.

– Благодарю вас, капитан. Все эти сведения я передам в агентство Пинкертона. – И вежливо солгал: – Вы мне очень помогли.

Он пожал Малкольму руку и вышел из кабинета. В животе у него все забурлило, и он едва успел дойти до своего номера в отеле «Уиллард», как его снова прихватило сильнейшее желудочное расстройство.

Вирджилия нашла для него врача. Тот прописал ему опиумную настойку, которая уняла кишечное недомогание, но не смогла остановить внезапные приступы рыданий, настигавшие его в самые неподходящие моменты. Один такой приступ начался, когда Джордж пригласил Вирджилию в ресторанный зал «Уилларда» на прощальный ужин.

Вначале все шло хорошо. Усилием воли Джордж справился со своими чувствами и держался спокойно. Сестра говорила в течение всего вечера, пытаясь отвлечь его рассказами о своей работе в приюте для черных сирот и о яростных попытках радикалов сместить президента с помощью импичмента. Джордж почти не слушал ее, а потом вдруг снова закрыл лицо ладонями и зарыдал. Ему было смертельно стыдно, но он ничего не мог с собой поделать.

Когда они зашли в его номер, Вирджилия крепко обняла брата на прощание. В ее сильных руках он почувствовал себя слабым, больным и беспомощным. Она нежно поцеловала его в щеку.

– Ты нам сообщи, куда поедешь, Джордж. И пожалуйста, береги себя.

Он открыл ей дверь, и слабый газовый свет из коридора упал на его бледное лицо.

– Зачем?

Она вышла, ничего не ответив.

В Нью-Йорке он заказал каюту первого класса на пароход «Гранд Тёрк» до Саутгемптона. В Лондоне его ждал агент по недвижимости, который имел хорошие связи в Европе, и в частности в Швейцарии. Агент рекомендовал Лозанну, уверяя, что северный берег Женевского озера очень любят американские миллионеры, страдающие слабым здоровьем. Джордж особо подчеркнул, что ему нужно тихое, спокойное убежище.

В сырых и холодных январских сумерках он стоял на палубе среди других пассажиров первого класса. Люди рядом радостно махали руками и оживленно переговаривались. Стюард подал ему шампанского. Он что-то пробормотал в ответ, взял бокал, но пить не стал. Губительное отчаяние по-прежнему не отпускало его. Он похудел уже на двадцать фунтов, а при его небольшом росте это было весьма существенно.

Выпуская клубы дыма, большой пароход с протяжным гудком отошел от пристани и направился вниз по Гудзону, мимо причалов Джерси и окружавших их домишек. Рука Джорджа висела над поручнями. Пароход слегка качнулся, и шампанское пролилось. Капли рассеялись в воздухе и исчезли в темноте еще до того, как долетели до черной маслянистой воды.

Вот и жизнь бедняжки Констанции и моего дорогого Орри совсем как это пролитое шампанское, думал он. Сверкнула ненадолго, потом трагическая случайность – и небытие.

Подняв меховой воротник пальто, он прошел к корме и безразлично смотрел, как вдали исчезает Америка. Он надеялся, что больше никогда ее не увидит.

ТЕТРАДЬ МАДЛЕН

Январь 1868-го. Вернулась из Лихай-Стейшн. Печальная поездка. Джордж не в себе. Вирджилия, которая воссоединилась с семьей после долгого отчуждения и стала теперь гораздо мягче, сказала мне по секрету, что опасается за его рассудок. Смит, юрист Джорджа, предупредил нас, что этот убийца, Бент, может напасть на любого из нас. Это слишком чудовищно, чтобы в такое поверить. Но судьба несчастной Констанции велит нам быть осторожными.