Бандитский Петербург. 25 лет спустя - Андрей Константинов

Так оно было все на самом деле или как-то иначе – трудно сказать. Монополия на истину есть только у Господа Бога, все же остальные, включая непосредственных участников событий, могут ошибаться, могут «добросовестно заблуждаться» или врать: сознательно либо под нажимом людей и обстоятельств. Да и с течением времени многие видят события прошлого так, как им удобно в настоящий момент. Как бы то ни было, но к началу 1996 года руководящему составу тамбовских стало понятно, что следует стараться тратить больше сил не на войну, а на «мирное строительство», иначе сообщество просто подойдет к порогу физического самоистребления. Война штука, конечно, увлекательная, но и очень убыточная – и для победителей, и для побежденных. Нет, конечно, совсем стрельба в Питере не стихла, но по сравнению с предыдущими годами ее стало меньше. Тамбовские принялись активно развивать все направления бизнеса, в которые они вкладывали деньги. В результате, консолидируясь все больше и больше, их коллектив со временем вышел на качественно новый уровень, представляя собой силу уже не только неформально-физическую, но и экономическую, и политическую. В общем, примерно к 1998 году тамбовские могли уже решать такие вопросы, какие им раньше и не снились.

Каковы же были причины столь мощного расцвета тамбовцев к 1998 году? Причин, как всегда, много.

Во-первых, с 1995 года шло постоянное устранение конкурентов – часть из них гибла, кого-то арестовывали и т. д.

Во-вторых, сообщество постоянно расширяло деловые связи и укрепляло свою агентурную сеть.

В-третьих, шло быстрое наращивание капитала и его удачное вложение – к 1998 году, например, разные представители коллектива в совокупности контролировали значительную часть топливного бизнеса в регионе.

В-четвертых, действия государственных органов по отношению к сообществу носили откровенно беспомощный характер. Чего стоили одни только заявления бывшего начальника ГУВД генерала Пониделко, который сначала объявлял по телевизору беспощадную борьбу тамбовскому сообществу, а потом сообщал, что тамбовцы настолько напуганы, что покидают город. Все это напоминало бред – тамбовцы если и покидали город, то не из страха, а по делам или на отдых.

Во всем мире борьба с организованной преступностью идет через подрыв ее финансовой основы, особое внимание уделяется лидерам и их коррумпированным связям. В Петербурге же в основном сложилась следующая практика: если кто-то из энтузиастов осмеливался ударить по финансовой основе, то у этих самых энтузиастов-одиночек сразу же возникала масса проблем. Поэтому РУБОП, который, по идее, должен был бы бороться именно с лидерами, фактически выродился и, по сути, дублировал работу угрозыска и УБЭПа. Все правильно – с рядовыми быками воевать всегда проще, чем с лидерами.

Была и пятая причина столь быстрого завоевания тамбовскими чрезвычайно прочных позиций в Питере, и причина эта заключалась в личностных качествах их лидера Владимира Кумарина. В самом начале 1996 года он вернулся в Петербург после восстановительного лечебного курса в Германии и достаточно быстро сумел вновь объединить вокруг себя весь коллектив. И вот об этом человеке хотелось бы поговорить поподробнее.

У меня очень сложное личное отношение к Кумарину, именно личным оно стало лишь весной – летом 1998 года, когда мы познакомились. Потом состоялся ряд встреч, результатом которых стал рассказ лидера тамбовских о своей жизни – рассказ этот будет полностью приведен чуть ниже. Предваряя его, хотелось бы отметить следующее: в каком-то смысле Кумарин – это герой нашего времени, герой в том смысле, что он, наверное, лучше и быстрее других уловил, какие возможности дает новое время, и сумел ими воспользоваться. К лету 1998 года Кумарин был уже не только одним из самых богатых, но и одним из самых влиятельных людей Петербурга. Оспорить это утверждение трудно, а тех, кого оно раздражает, я отсылаю к руководителям нашего государства с 1997 года – в принципе, именно под их чутким руководством в стране сложились такие объективные условия, что наиболее полно реализоваться и раскрыться смогли неоднозначные, мягко говоря, по прежним, «додемократическим», моральным критериям граждане. К лету 1998 года в Петербурге имя Кумарина было, наверное, знакомо практически почти всей дееспособной части населения – это может нравиться или не нравиться, но это так. Владимир Кумарин – личность, безусловно, очень сильная (будь он слабее – сломался бы еще в тюрьмах и, наверное, не выжил бы после покушения, в результате которого потерял руку), а потому, безусловно, интересная по масштабу, по модулю, если так можно выразиться, независимо от того, какой знак у этой величины.

Я давно хотел побеседовать с Кумариным, чтобы удовлетворить свое естественное журналистское любопытство, но специально встречи не искал. Более того, я был уверен, что сам Кумарин на контакт не пойдет и нормального разговора у нас с ним не получится. Я ошибся. Первая встреча у нас произошла случайно – в начале мая 1998 года мы столкнулись в гранд-отеле «Европа». Кумарин сам подошел ко мне, поздоровался и, улыбаясь, отпустил несколько шутливых замечаний по поводу того, как я описывал его в ранних главах «Бандитского Петербурга». Никакой агрессии, никаких наездов с его стороны не ощущалось. Мы обменялись координатами и договорились созвониться и встретиться, чтобы побеседовать поподробнее.

Вторая встреча состоялась в конце мая в резиденции Кумарина на улице Вязовой, дом 4. На дверях особняка висела доска желтого металла, удостоверявшая, что в этом доме находится приемная депутата Государственной думы Михаила Ивановича Глущенко. В ходе этой второй встречи я и предложил Кумарину сделать интервью с ним – точнее, предложил ему рассказать о своей жизни, рассказать то, что он сам сочтет нужным. Предвижу, что найдется немало возмущенных представителей общественности, которые скажут, что я воспеваю Кумарина, рекламирую его, даю ему возможность улучшить имидж и что я, скорее всего, делаю это не за бесплатно.

Упреждая эти высказывания, отвечаю: я не воспеваю Кумарина и не разделяю его позиции. Купить меня он не пытался, даже не заводил об этом речь. Я просто искренне считаю, что в каком-то смысле Кумарин к 1998 году стал уже фигурой исторической, и поэтому его рассказ-автобиография также может рассматриваться как исторический документ. У меня нет сомнений: «главный тамбовский» поведал мне только то, что хотел увидеть опубликованным, он старательно обходил все острые углы – но мне вообще трудно представить человека, который бы, рассказывая о своей жизни, пытался очернить себя. В конце концов, ведь и я не поп, и Кумарин мне не исповедовался. Впрочем, мне показалось, что он все же хотел мне что-то объяснить, он в каком-то смысле полемизировал со мной. У нас состоялось около восьми встреч – я записывал его рассказ в тетрадку от руки, он не хотел, чтобы я пользовался диктофоном. В конце работы, когда я принес ему два распечатанных экземпляра его рассказа, на каждой странице одного расписался он, на другом – я. Дело в том, что в самом начале наших встреч Кумарин в шутливой форме, но высказал сомнение – не извращу ли я его рассказ, чтобы изобразить Кумарина этаким монстром.

Монстром он мне тогда не показался. Наоборот, он даже не лишен обаяния; я ни разу не видел, чтобы он выходил из себя. Буквально на второй встрече он предложил перейти на «ты»: соответственно он меня называл Андреем, а я его Володей.