Борьба за огонь - Жозеф Анри Рони-старший

полудня небо покрылось низкими облаками, и они лишили долину всей ее красоты. Эйримах находилась на большой высоте, где обитали только медведи и серны. Влажный теплый ветер нежно обдувал ее лицо.

Солнце спряталось за облаками и обрисовало силуэт призрачных огненных гор. Девушка прекратила восхождение. Она устроилась на довольно высоком выступе скалы, единственно подходящем для ночлега, и, не дождавшись конца дня, погрузилась в сон.

Высокая луна бродила среди облаков, когда Эйримах разбудил какой-то шорох. Она прислушалась.

Над высокими долинами плыл зычный звук рога, словно голос из ее далекого детства. Дрожащая скала отзывалась гулким эхом пропастей, звук отражался от каменных стен ущелий. Вскоре ночь наполнилась мрачной музыкой. От вершины к вершине по всему огромному пространству разносилась тревога. Появились отблески света, высоко полыхающие костры. Эйримах вспомнила военное время, волнение женщин, бахвальство юношей, спокойную стойкость стариков, ликование, теснящее грудь, боевые кличи и полную тревог, но яркую героическую жизнь.

В давние времена, едва солнце растопило снег, в эти места хлынул мощный поток, напором растревожив камни и разметав гигантские глыбы. Ныне он пересох, но проложенный им путь был еще заметен среди гигантского хаоса, среди выступов скал и отполированной гальки. Луна временами освещала оголившееся безводное дно.

Девушка слегка дрожала – ночь уже уносила с собой дневное тепло. Она потянулась, пошевелилась, чтобы размяться, и вдруг в ужасе опустилась на камень.

Возникли трое мужчин в звериных шкурах, вооруженных копьями, и один из них, взобравшись на пригорок, протрубил в рог. Они не заметили Эйримах и ушли прочь, продолжая разговор; двое шли вместе, а третий поодаль, то и дело останавливаясь, и трубил в рог.

Эта встреча встревожила ее: сперва она испугалась, потом ощутила давно забытое приятное чувство, и она поняла смысл тех немногих слов, которые произнесли эти светловолосые мужчины.

Там, в рабстве, среди смуглых озерчан, считалось позорным быть светловолосой и голубоглазой, и над ней все смеялись. Всякий раз, когда она видела в низинах горцев высокого роста, ее сердце билось от волнения. Она восхищалась их горделивой осанкой, их могучим и свирепым обликом, она была счастлива, что в ее жилах течет кровь героического народа. Если бы не Ин-Кельг, она давно бы сбежала из плена, хотя горцы не привечали беглецов, стараясь избегать поводов к войне.

Однако природная осторожность не позволила ей крикнуть и привлечь внимание мужчин. Сперва она хотела бы обратиться к женщинам своего племени. И в ее смятенном сознании всплывали слова на забытом языке. Она повторяла их с мольбой – нежно и с ужасом. Теперь она окончательно проснулась.

Несколько тяжелых облаков набежали на луну. Эйримах хотела было слезть с камня и продолжить путь в поисках какого-то селения, но тут возле русла ручья показалась и стала медленно двигаться чья-то грузная фигура. В лунном свете к ней приближался медведь. Он шел несколько минут, стоя на задних лапах, словно играя, а затем, помотав головой, опустился на все четыре конечности. Казалось, его забавляли луна и камни, которые он расшвыривал в разные стороны, а сам катался по земле, подставив живот лунному свету.

Девушка, оцепенев от страха, не двигалась, не спуская глаз с резвящегося зверя. Но неожиданно медведь усомнился, что он здесь один, стал принюхиваться и почувствовал запах человека. Две минуты – и он уже понял, где прячется Эйримах, и стал карабкаться на скалу. Сначала у него ничего не вышло, и он сорвался, но со второй попытки сумел уцепиться когтями за выступ.

Громкие крики девушки и мелкие камешки, которые она бросала ему в морду, ненадолго остановили неуклюжего зверя, но вот уже он вздыбил свою грозную холку. В эту минуту его по носу ударил камень, и кто-то снизу закричал на языке горцев:

– Иди-ка сюда! Сюда!

Медведь с рычанием поспешил вниз, а затем внимательно осмотрел своего противника. Он уже встречался с человеком и не доверял ему не только потому, что боязнь человека передавалась у животных из поколения в поколение, но и потому, что однажды был ранен в схватке. Поэтому он неторопливо пошел прочь, изредка оглядываясь. А свирепый горец, потрясая копьем, возмущенный этим отступлением, швырял в зверя камнями, надменно выкрикивая при этом: «Сюда, сюда!»

Оскорбленный медведь остановился, а человек продолжал бросать в него камни, словно провоцируя его:

– Иди-ка сюда, сюда!

Зверь подошел. Непонятно, что подтолкнуло его на этот шаг, возможно, желание показаться смелым и страшным. Сохраняя небольшую дистанцию, он встал на задние лапы и, приближаясь, теперь походил на человека исполинского роста. Тогда непонятная досада охватила и охотника, и зверя; у человека возник страх перед молчаливым противником, у зверя – ужас, смешанный с инстинктивным предчувствием, что его род будет уничтожен неодолимой силой двуногих. Вокруг – покрытые инеем камни, дождь, бурлящие потоки, ямы, острые выступы, расщелины. В нескольких местах открывался вид на долины с дубовыми рощами на пологих склонах. Преисполненная несказанной благодарности, Эйримах тут же прониклась нежными чувствами к высокому светловолосому брату, бросившему вызов чудовищу. Она ощущала в нем склонность к героизму, присущую ей самой, то особое благородство, которым не могли похвастаться низкорослые озерчане.

– Сюда, сюда!

Эти слова, слетавшие с его губ, немного походили на заученную браваду или бахвальство, почерпнутые из охотничьих рассказов, или на ненависть к недавним похитителям скота – медведю и волку, а может быть, они звучали как отголосок соперничества, еще не угасшего в примитивной душе горца.

Медведь растопырил лапы, выпустил когти и разинул пасть. Обнажились страшные клыки, казалось, медведь разразился свирепым хохотом. Юноша дважды метнул копье и оба раза промахнулся.

Эйримах оцепенела от ужаса, ее мышцы так напряглись, что она не могла пошевельнуться. Ей почудилось, что все вокруг замерло, она с трудом различала медведя на фоне окружающих скал, а горные провалы и пики казались пастью гигантского чудовища, ощетинившегося кровожадными клыками. И все же огромное копье, пущенное в третий раз, пронзило горло зверя: в этом поединке победил человек. Эйримах, испытав облегчение, приходила в себя, а медведь мучительно боролся со впившимся копьем из ясеневого дерева. Все же ему удалось вырвать из глотки застрявшее острие; он навалился на человека, сжав его в страшных объятиях; удар палицей, которую юноша сжимал в руке, заставил его отшатнуться.

Теперь шансы горца уменьшились: копье было лучшим, даже, пожалуй, единственным оружием в охоте на медведя. Однако человек не признал поражения и, рискуя жизнью, снова закричал, подняв свой нешлифованный топор, вытесанный из альпийского камня:

– А ну, иди-ка сюда!

Но зверь не двигался. Из пасти на шкуру капала кровь, но рана, видимо, была не глубокой