Брак с Медузой - Теодор Гамильтон Старджон

– Так вы заработали кучу денег.

– Кучу денег, – повторил он. – Но не потому, что мое изобретение стали использовать на благо окружающей среде. Автомобильная компания приобрела документацию, заплатила деньги, и… похоронила все в сейфе. Новшество им не по вкусу: пришлось бы тратиться на установку оборудования в новых машинах. А их дружкам, что занимаются очисткой топлива, не нравится, когда двигатель работает хоть на сырой нефти. Понятно, тогда я еще плохо соображал, но больше такой ошибки не повторю. Да, я сержусь. Как сердился, когда на нефтяном танкере меня, еще юнца, послали отмывать переборку стружкой хозяйственного мыла и тряпками. Я спустился на берег и купил моющее средство, которое оказалось лучше, действовало быстрее и стоило дешевле. Но когда показал его лоцману, то получил кулаком в челюсть: нечего выпендриваться. Правда, в тот момент он был навеселе. Но самое ужасное началось, когда команда, старые морские волки, ополчилась против меня, окрестив «каждой бочке затычка». Хуже и быть не могло. Я все не понимал, почему люди так противятся переменам к лучшему.

– С подобными трудностями я сталкивался всю жизнь. Сам не перестаю задаваться вопросами: «Почему здесь устроено именно так, а не иначе?», «Можно ли сделать наоборот, вот так и эдак?». Всегда нужно задавать следующий вопрос, не важно, речь идет о вещи или о ситуации. Нельзя сдаваться, даже если вам нравится ответ, потому что будет и следующий. А мы живем в мире, где люди не хотят задавать следующий вопрос!

– Я получил сполна за вещи, которыми люди не будут пользоваться. И признаю, сам виноват, что все время бешусь, просто не могу прекратить задавать вопросы и находить на них ответы. В этой лаборатории полдюжины стоящих открытий, их никто никогда не увидит, а еще полсотни – в моей голове. Но что можно сделать в мире, в котором люди лучше поубивают друг друга в пустыне, хотя им показали, что ее можно превратить в зеленый цветник? В котором люди гордятся тем, что вливают миллиарды в развитие новых нефтяных месторождений, хотя им неустанно доказывают, что ископаемое горючее нас всех погубит. Да, я сержусь. А разве повод не веский?

Она ждала, пока его голос эхом облетел дворик и устремился вверх, помолчала еще чуть-чуть, чтобы он понял, что не один, не безумен, несмотря на свою ярость. Он понял и застенчиво улыбнулся.

– А может быть, вы задаете следующий вопрос, когда нужно задать нужный? – спросила она. – Знаю, люди, которые живут по старым поговоркам, пытаются не думать своей головой, но есть одна, к которой все же стоит прислушаться. Если задать вопрос правильно, то ответ получишь сразу. Понимаете, если вы положили руку на горячую плиту, спросите себя, как можно спасти руку, не обжечься? Согласны, что ответ лежит на поверхности? Если мир упорно отвергает то, что вы хотите ему предложить, можно поинтересоваться почему и найти ответ.

– Ответ очевиден, – отрезал он. – Люди – глупы.

– Вы ведь понимаете, что это не ответ, – сказала она.

– А какой ответ?

– Этого я сказать не могу! Но когда речь идет о людях, я знаю, что то, как ты делаешь, намного важнее того, что ты делаешь. С деревом вы ведь уже решили, как добиться нужного результата?

– Черт возьми!

– Люди тоже живые, растущие существа. Я не знаю и сотой доли того, что знаете вы о бонсай, но понимаю, что изначально вы берете не самое здоровое и прямое дерево. Самые красивые экземпляры получаются из хилых и кособоких. Когда приступите к формированию человечества, не забывайте об этом.

– Даже не знаю, то ли рассмеяться вам прямо в лицо, то ли двинуть!

– Я лучше пойду.

Она встала. И только сейчас он заметил, насколько она высока.

– Да ладно. Вы же понимаете, это всего лишь выражение.

– Нет, я не испугалась. Но все-таки лучше пойду.

– Боитесь задать следующий вопрос? – угадал он.

– Ужасно.

– Задавайте, не стесняйтесь.

– Не буду.

– Тогда я сделаю это сам. Вы сказали, что я сердит и напуган. И хотите знать, чего я боюсь.

– Хочу.

– Вас. Я до смерти боюсь вас.

– Вы серьезно?

– Почему-то вам не хочется лгать, – с трудом признался он. – Знаю, вы думаете, я в принципе боюсь близких отношений. Боюсь того, что нельзя разобрать отверткой, исследовать масс-спектроскопом или высчитать с помощью таблицы косинусов и тангенсов. И я не знаю, как с этим справиться.

Он произнес это шутливым тоном, но руки дрожали.

– Вы справитесь, польете с одной стороны, – нежно сказала она, – может, развернете к солнцу. Считайте отношения живым организмом, животным, женщиной, бонсай. Они станут такими, как вы захотите, если позволите им быть самими собой, проявите терпение и заботу.

– Кажется, вы делаете мне своего рода предложение. Но почему?

– Я просидела здесь почти всю ночь, и в голове родилась сумасшедшая мысль. Как по-вашему, два хилых, искореженных дерева могут образовать бонсай?

И он решился.

– Как тебя зовут?

«Если она утонула, мне уже никогда не отыскать ее в слепящем половодье лунного света над белой полосой прибоя, с пенным шипением набегающего на мертвенно-бледный песок пляжа», – с ужасом подумал я. Самоубийцы, выбравшие пулю или нож в сердце, почти всегда старательно обнажают грудь, и тот же самый необъяснимый порыв побуждает тех, кто решил утопиться, снять с себя одежду.

Чуть раньше или чуть позже – и мне помогли бы упавшие на дюны тени и вздымающиеся волны. Теперь же единственной тенью на берегу была моя собственная – крошечное густо-черное пятнышко, похожее на след от воздушного шара. Чуть раньше – и я бы увидел, как она бредет по серебристому пляжу, отыскивая уединенное местечко, чтобы умереть. Чуть позже – и я не смог бы сделать больше ни единого шага по рыхлому, предательски рассыпающемуся, сводящему с ума песку.

Тут мои ноги подкосились, и я со всхлипом упал на колени. Нет, я не оплакивал ее, еще нет, мне просто не хватало воздуха. Вокруг бушевал хаос: ветер, соленые брызги, дикое мельтешение света и тени, цветов и красок, которые вовсе и не были красками, а лишь разными оттенками белизны и серебра. Будь этот свет звуком, он шуршал бы волной по песку. Такой свет увидели бы мои уши, стань они глазами.

Я скорчился на песке посреди светового водоворота, первая волна вскипела у моих ног и разбилась на тысячи пляшущих цветочных лепестков, а в следующее мгновенье на меня обрушилась плотная лавина бурлящей воды. Я прижал кулаки к глазам. Море на губах отдавало солеными слезами, и казалось, что сама ночь кричит и рыдает в голос.

Вот он – светлый изгиб плеч над опадающей пеной. Должно быть, девушка почувствовала мое присутствие, а может, я закричал – повернула голову, увидела меня и прижала руки к вискам. Лицо ее болезненно искривилось, она издала отчаянно-яростный крик и ринулась в воду. Я скинул туфли и бросился в волны, не помня себя, что-то выкрикивая и хватая руками светлые блики, которые проходили сквозь пальцы холодными солеными брызгами.