Стратегия Византийской империи - Эдвард Николае Люттвак

Значение «Стратегикона» Маврикия (а были, как мы увидим, и другие руководства по военному делу) было полностью признано византийскими офицерами, византийскими писателями, а также теми, кто выступал в обеих этих ипостасях: в течение последующих веков они делали выдержки из этого труда, составляли парафразы и краткие изложения, занимались плагиатом и даже подгоняли его к современным им условиям.

Труд, которому Дэн (Dain) даёт заглавие «О военной науке» (“De Militari Scientia”), – один из подобных; он датируется по крайней мере седьмым веком, потому что предметом рассмотрения в нём выступают арабы-мусульмане, а не авары и не тюрки. Он считается ещё одним свидетельством жизнеспособности византийской военной литературы, более поздние примеры которой, упомянутые Дэном, но не прочитанные мною, включают в себя трактат Элиана, выдержку из «Тактикона» Урбикия, ещё одно сочинение «О переправе через реки» (“De Fluminibus traiciendis”), представляющее собою выдержку из «Стратегикона», а также некоторое количество утраченных текстов, на существование которых указывают сохранившиеся следы и парафразы в трудах, дошедших до наших дней[516].

Первой великой эпохой византийской военной литературы стал шестой век, и не случайно это был век войн и завоеваний Юстиниана. Затем началась Юстинианова чума, событие всемирно-исторического значения, как мы видели выше; она уничтожила большую часть населения, что неизбежно привело к краху всех имперских установлений, включая армию и военно-морской флот. Мятежи, узурпации, катастрофические вторжения персов, пагубным образом запоздавшая победа Византии и последовавшие почти сразу за этим арабские вторжения – всё это привело к тому, что империя сильно уменьшилась в размерах и страшно обеднела; к концу седьмого века в ней мало читали и ещё меньше писали. Но за упадком последовало не крушение, а возобновление, которое определённо началось к концу восьмого века и развилось в подлинное экономическое, культурное и военное возрождение.

Вторая великая эпоха византийской литературы была одним из следствий и, в свою очередь, одной из причин военного возрождения империи: началась она с труда, приписываемого Льву VI Философу (886–912 гг.).

Его первая попытка создать руководство по военному делу, «Проблемы» («Провлимата»), представляет собою не что иное, как выдержки из «Стратегикона» Маврикия, изложенные в виде ответов на вопросы автора. Но за столь малообещающим началом (Льву было тогда, наверное, лет двадцать) последовал труд куда более обстоятельный: «Тактика», или «Тактические конституции» (“Tacticae constitutiones”), которые писались постепенно и были впоследствии изданы его сыном, Константином VII Багрянородным[517], ещё более преданным литературным занятиям. Латинское слово «конституция» (constitutio) употреблялось не в современном значении: скорее так называли закон, а точнее – императорский декрет в виде личного письма, содержащего указания и приказы, адресованные поименованным чиновникам или вообще лицу, занимающему данную должность: в своей «Тактике» Лев VI адресует письма безымянному «стратигу», то есть генералу или адмиралу. Долгожданное новое издание, осуществлённое Джорджем Т. Дэннисом (George T. Dennis, S. J.), сейчас находится в печати, и пока что есть только флорентийское издание Лами (Lami) 1745 г., в действительности представляющее собою переиздание первого лейденского издания Иоанна Меурсия 1612 г., плагиатски воспроизведённое в необозримой «Греческой патрологии» Жан-Поля Миня (Migne, Vol. 107, col. 669—1120) и цитируемое как издание то Меурсия, то Лами, то Миня – по «праву первой ночи» (droit de seigneur).

Содержание представляет собою по большей части парафразы более ранних сочинений, почерпнутые из «Стратегика» Онасандра, из «Тактической теории» («Тактике феориа») Элиана Тактика, а шире – из «Стратегикона: Лев VI апеллирует к предисловию к этому трактату, переводя с латинского на греческий перечисленные в нём военные команды[518]. Но есть и вполне оригинальные части, обладающие исторической ценностью. Материал организован не по авторам, а по логической схеме, то есть по предметам: I) тактика, или скорее упражнения; II) качества стратига, или генерала; III) структура и построение войска; IV) военные советы и решения; V) оружие; VI) оружие конницы и пехоты, в основном из «Стратегикона»; VII) тренировка, в которой рекомендуются двусторонние упражнения в «потешной» битве, с деревянными копьями и мечами и со стрелами без наконечников или с затуплёнными наконечниками. Также следует упражняться в атаке конницы под градом вражеских стрел, которую нужно вести, держа очень тесные построения, щит к щиту: как горизонтально, в первых двух рядах, так и над головами, начиная с третьего ряда и далее; VIII) военные наказания; IX) марши, X) обозы; XI) лагеря, в том числе и походные; XII) о подготовке к битве; XIII) за день до битвы – важная тема, если предположить, что можно было определить день битвы, поскольку в действительности он назначался по взаимному соглашению; XIV) день битвы; XV) осадное дело; XVI) на другой день после битвы; XVII) неожиданные вторжения; XVIII) обычаи различных народов, ещё один «этнографический» трактат, как в «Стратегиконе», но по большей части о врагах-мусульманах, – речь о нём пойдёт ниже; XIX) о морских сражениях, обзор также см. ниже, XXI) максимы о войне и эпилог.

Как в большей части «Тактики», главный источник Льва – «Стратегикон», в данном случае книга XI об этнических свойствах различных врагов империи. Это и есть «этнографический трактат», рассмотренный выше, – и отправная точка реляционного манёвра со всеми его потенциальными тактическими и оперативными преимуществами. Но Лев добавляет оригинальный материал в применении к современным ему реалиям. Когда составлялся «Стратегикон», главного врага эпохи Льва просто ещё не было на исторической сцене: речь о мусульманах, изначально арабах, но затем всё больше не об арабах, а о тюрках или иранских народах, прежде всего о курдах и горцах-дайламитах из прикаспийских областей[520]. Всех их могли собирательно называть саракинами, сарацинами: первоначально это было названием доисламских бедуинов северного Синая, впоследствии же это слово вошло во множество языков: даже Saracini, из моего детства на Сицилии, где так называли всех вообще мусульман.