Степные кочевники, покорившие мир. Под властью Аттилы, Чингисхана, Тамерлана - Рене Груссе

Чингисхана на Балджуне. Для разрыва с Хусейном он нашел столько же юридических обоснований, по крайней мере формальных, сколько Чингисхан для разрыва с кереитским царем: рассуждения а-ля Тит Ливий в «Зафар-наме» напоминают, как минимум, своим набожным тоном и суровой простотой знаменитую поэтическую жалобу из «Тайной истории». Но, обосновав свои права и подкрепив их многочисленными цитатами из Корана, Тамерлан, защищаясь от реальных или мнимых неблагодарности и предательств бывшего союзника, сам предательски нападает на него, застает врасплох и убивает, как Чингисхан убил Тогрула.

Вот только Чингисхан пошел до конца и провозгласил себя каном, единственным и верховным императором. Ему и в голову не пришло сохранить над собой, в связи с тем что он был аристократом второго ранга, марионеточного хана – прямого потомка прежних монгольских правителей; и уж тем более – завоевывать Дальний Восток под прикрытием младшего сына кереитского царя или цзиньского императора. Тамерлан провозгласил себя верховным эмиром в завоеванном им Балхе. 10 апреля 1370 г. (ему тогда было тридцать четыре года) «он взошел на трон, надел на голову золотую корону и сам опоясал себя императорским поясом в присутствии принцев и эмиров, которые пали на колени». Он, как уверяет нас «Зафар-наме», объявил себя наследником и продолжателем дела Чингисхана и Чагатая. Но его титул остался скромным. Лишь в 1388 г. он открыто примет титул султана. Но главное: он не решился устранить «ленивых императоров» из дома Чингисхана, несмотря на то что хан Кабул-шах, некогда посаженный на трон Хусейном и им, в последнее время активно поддерживал Хусейна. Как уверяет «Тарих-и Рашиди», он подумывал, чтобы обойтись вообще без хана, но скоро понял: чтобы принудить к повиновению трансоксианских феодалов, ему необходимо прикрыть свою власть бесспорным юридическим принципом. Поэтому он ограничился тем, что убил Кабул-шаха и заменил его другим Чингизидом, полностью ему покорным, – Суюргатмышем, который был тимуридским ханом Трансоксианы с 1370 по 1388 г. После смерти Суюргатмыша он назначил на его место сына этого монарха, Махмуд-хана, «царствовавшего» с 1388 по 1402 г. На всех фирманах, изданных тимуридским правительством, в соответствии с протоколом почтительно упоминаются имена этих потомков блистательного рода. Конечно, речь здесь шла о монархах-марионетках, полностью преданных Тамерлану, назначаемых по его воле, жалких подставных лицах, о которых никто не беспокоился и на которых никто не обращал внимания. «С моего времени, – напишет Мирза Мухаммед Хайдар Дуглат, – с ханами в Самарканде обходились как с политическими заключенными».

Тем не менее верно, что Тамерлан решает вопрос высшей политической власти обходными путями, казуистски. Он не осмеливается создать полностью новое право и довольствуется использованием в своих интересах новой ситуацией. Фактически он заменяет монгольскую власть тюркской, империю Чингизидов тимуридской империей. Он утверждает, что в правовом отношении ничего не меняется. Точно так же он никогда не говорил, что отменяет Чингисханову Ясу и заменяет ее шариатом, мусульманским правом. Совсем наоборот, и Ибн Арабшах[236] будет называть его, каким бы странным ни показалось нам это утверждение, плохим мусульманином за то, что он «предпочитал закон Чингисхана закону ислама». Возможно, это утверждение основано на чисто формальной точке зрения: Тамерлан стремился выглядеть в глазах населения Средней Азии продолжателем дел Чингисхана, новым Чингисханом. На практике все обстояло совсем наоборот. Он постоянно ссылается на Коран. Его победы предрекают имамы и дервиши. Его войнам придается характер джихада, священной войны, даже когда речь идет (впрочем, так было почти всегда) о войне с мусульманами: достаточно обвинить этих мусульман в недостаточной вере, как илийских и уйгурских Чагатаидов, чье обращение в ислам было совсем недавним, или как делийских султанов, терпевших существование миллионов их подданных индуистов, но не истреблявших их…

Таким образом, империя Тамерлана с самого начала основывалась не на собственном прочном основании, а на фундаменте империи Чингисхана. Он тюрко-перс по культуре, тюрко-чингизид по правовой традиции, монголо-араб по политико-религиозной принадлежности. В этом смысле Тамерлан носит в себе столько личностей, сколько наш Карл V[237]. Эти противоречия в нем незаметны, точнее, их игра еще больше возвышает его личность, ибо это действительно была выдающаяся личность, сверхчеловек, порожденный синтезом нескольких цивилизаций на стыке двух великих эпох. Этот высокого роста хромец с крупной головой, румяным лицом по-прежнему скачет по миру, а его изуродованная рука по-прежнему сжимает рукоять сабли; этот лучник, «натягивавший лук до уха», по-прежнему возвышается над своим временем, как прежде, во времена Чингисхана, возвышался сам Чингисхан. Но после смерти Чингисхана основанная им империя, слишком часто управляемая бездарными монархами, продолжила существование. Империя Тамерлана, среди потомков которого много талантливых, даже гениальных людей, таких как Шахрух, Улугбек, Хусейн Байкара, Бабур, исчезнет сразу после его смерти, съежится до его родной маленькой Трансоксианы и прилегающего Хорасана…

Живучесть чингизидской империи объясняется принципами, на которых она была построена. Чингисхан возвысил старую Монгольскую империю, древнюю степную империю с центром на Орхоне, существовавшую со времен древних хунну, перешедшую от гуннов к жуан-жуаням и эфталитам, от жуан-жуаней к тукю, а от тех к уйгурам, у которых ко времени рождения Чингисхана ее готовы были унаследовать кереиты. Существовавшие там природные (степь) и этнические и социальные (тюрко-монгольский кочевой образ жизни) условия были тем прочнее, чем проще, поскольку речь шла лишь о законе природы, побуждающем кочевника грабить, а если получится, то и покорять оседлое сельскохозяйственное общество; основание и периодические воскрешения степной империи в этом смысле представлялись одним из законов человеческой географии. Вплоть до того еще далекого дня, когда оседлые жители с периферии степи получат военное преимущество благодаря более совершенному оружию, кочевник доминирует над ними, его империя возобновляется через более и менее продолжительные отрезки времени, как половодье на реке.

Ничего подобного в империи, основанной Тамерланом, не было. Его Трансоксиана – лишь видимость географического центра, я хочу сказать: сама по себе она совершенно не была динамичным центром. Обстоятельства, сделавшие ее в конце XIV в. центром новой империи, чистая случайность. В процессе развития Азии существовало два вида господства: древних периферийных оседлых цивилизаций – Китая, Индии, Ирана и др., которые, несмотря ни на что, постепенно брали верх над «варварами»: их ассимиляторская деятельность в долгосрочной перспективе оказывалась сильнее оружия; и дикой силы кочевников из центра континента, которые захватывали власть, потому что были голодны, а голодный волк, в конце концов, в какой-то момент все равно одержит верх над одомашненным животным. Но трансоксианская империя Тамерлана не подпадала ни под один из перечисленных типов. Если ей удалось на несколько лет потрясти старый мир, то главная причина этого заключается в выдающейся личности самого Тамерлана, по поводу которого, естественно, вспоминается тюркская этимология его имени: Тимур – железный человек.

И вот