Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой

– Выйдешь ли, Буян Иванович? – подзадорил купца Кузьма Петрович и с сомнением поглядел на жизнелюбивого, высокого ростом и статного молодца. – Чай с солдатами драться – не душу тешить на кулачных потасовках. Там только и беды – чужую бороду драть да свою подставлять. А здесь и до смерти зашибить могут… Али так легонько ранят, что и головы потом в сугробах не отыщешь, – добавил он.

Тимофей Чабаев выпрыгнул из саней, враз став строгим. С достоинством поклонился атаману, сказал, твердо глядя есаулу в глаза:

– Мертвый не без гроба, а живому нет могилы, так ведь? Это верно, что на войне не без смерти, казак. Так ведь зубастая старуха прибирает не одних служивых, а и на печке находит, коль твой час настал… А мы нынче поднялись на святое дело – государю помочь на престол взойти да вольность народу добыть.

– Да какая тебе воля нужна, Буян Иванович? – искренне удивился Кузьма Петрович. – И так, гляди-ка, лихой казак, под стать орлу степному. Куда захотел, туда и полетел. А может, о большой власти помышляешь? Так не каждому чернецу в игуменах быть! – Кузьма Петрович с интересом ждал, что на это скажет купец. Илья Федорович тоже с улыбкой повернулся к Чабаеву:

– Ну-ка, купчина, открывай сокровенные сундуки в душе, что в них схоронено?

– А я не только о себе озабочен! – резко ответил Тимофей Чабаев. – Неужто не вижу, каково крепостному мужику, кабальному на всю жизнь солдату? Аль полунищему цеховому здеся, в Самаре, сладко живется? О них неужто сердце не заболит у совестливого человека? Да и у купца какая воля? Воля от рекрутчины? Воля от воеводских поборов да государевых бесконечных обложений на магистратские нужды? Воля ставить на свой кошт заводы и мануфактуры и нанимать к ним работных людей? А может, воля сидеть в правительстве, в сенате, рядом с родовитыми князьями да дворянами, у которых и ума-то кот наплакал, однако ж они законы пишут нам к безусловному их исполнению без проволочек и отговорок!

– Эва куда махнул – в сенат… – присвистнул Кузьма Петрович и покачал головой. – В сенате знаешь кто сидит?

– Как не знать, – съязвил Тимофей Чабаев. – Да только не зря говорится, что глупый ищет места, а разумного и в углу видно. Аль я неправ в чем?

– Славе Демидовых завидуешь? – будто вскользь, но с умыслом спросил Илья Арапов. – Вот – заводы помянул…

Тимофей Чабаев тут же ответил, словно ждал такого вопроса, а может, и сам в душе на него отвечал себе не единожды:

– Доброй славе Демидовых завидую, не стану кривить душой. Изрядно для Руси потрудился зачинатель рода Никита Демидович Антуфьев, за то от Петра Великого и честь ему вышла… Хотелось бы и себе такое ж доброе имя на всю Русь сделать. Дурной же славы Демидовых мне не потребно, людскими слезами да горем скарб приумножать не стал бы! А нынешние Демидовы и вовсе без Бога в сердце живут.

Илья Федорович смолчал, но про себя подумал: «Мала ворона, да роток широк… Как знать, как знать, лихой Буян Иванович! Доведись и на твою долю такие возможности, как у Демидовых, не залютовал бы и ты, впав в жадность? Покуда ты о Демидовых рассуждаешь, как слепой о красках, не боле того…» Спросил:

– Что в санях везешь? Харчи моим ратникам?

Тимофей кивнул головой на сани, где что-то было прикрыто чистым рядном и бугрилось во все стороны.

– Копченые окорока да колбасы собрал, какие висели в клетях. И оружие вот в доме нашлось: три ружья, два пистоля, малость пуль да пороху. Прежде с братцем да с родителем, случалось, езживали за Алексеевск-пригород козлов по весеннему снегу гонять. Самая пора козлов гонять, когда снег ледяной корочкой покроется. Козел проваливается, сечет себе ноги в кровь, а собака настигает его легко… Однако не до охоты теперь да и не с кем – родитель о прошлой весне помер, братец отъехал в Нижний Новгород, а одному за козлами бегать скучно…

Сани между тем поднялись уже на верх волжского берега, по насыпи переехали ров, очутились внутри земляной крепости. Завидев атамана, сержант Мукин скомандовал обучаемым «Смирно!» и побежал рапортовать, что вверенная ему команда новоизбранных казаков усердно старается постичь воинские артикулы и ружейные к рукопашной драке приемы.

– Вижу, стараешься, горла не жалеешь, – шутливо ответил Илья Федорович. – Изморозь на усах намерзла, а казаки все в испарине, будто из бани. – И предупредил сержанта: – Не перестуди мне казаков, не лето ведь, а то и воевать некому будет.

Андрей Мукин смутился, заверил атамана, что после каждого часа занятий он дает казакам роздых в теплых казармах.

– Возьми у Тимофея Чабаева ружья да пистоли, раздай пахотным солдатам. Прими тако ж коней и провиант.

Возле дальней казармы поручик Счепачев выстраивал сарбайских мужиков. Ему помогал отец Василий, сменивший веревочную опояску на яркий голубой пояс, за который сунул кем-то подаренный пистоль. Поручик доложил, что команда, в которой за старшего отец Василий, числом до ста двадцати человек к отбытию в пригород Алексеевск готова. Илья Федорович, подумав, велел Счепачеву:

– Отправь, поручик, с командой своего капрала Федора Каменщикова. Да пятерых солдат ему в подмогу к обучению новоизбранных пошли непременно. Пусть тако ж усердно стараются, как и сержант Андрей Мукин. С ними отправь и две большие пушки, сгодятся на потом.

– Сыщутся такие старательные солдаты, – четко ответил поручик, отдал необходимое распоряжение, а сам по-прежнему смотрел на Илью Федоровича красивыми карими глазами, ожидая еще распоряжений. Кончик длинного носа прихватывало морозом, и поручик невольно то и дело отогревал его, скинув теплую рукавицу.

На глаза Илье Федоровичу попал князь Ермак. Он старательно покрикивал на мужиков, которые дружно и сноровисто грузили бревна в розвальни.

– Куда это они лес увозят из фортеции? – спросил Илья Федорович у Счепачева.

– На волжский берег, господин атаман. Там готовят позицию для батареи, – ответил поручик. Илья Федорович одобрительно махнул рукой князю Ермаку, и Гордей, довольный, разулыбался, издали поклонился атаману.

Проводив отца Василия и его команду до Оренбургского тракта, Илья Арапов и Кузьма Аксак зашли на кухню позавтракать. Оба ели, не сняв верхней одежды, когда в солдатскую пустую столовую почти вбежал, вернее, вкатился цеховой Степан Анчуркин. Стащив с головы шапку, оторопело замер у порога, не решаясь прервать завтрак государева атамана. Кузьма Петрович поторопил оробевшего цехового:

– С чем прибежал, мил человек? Не на кашу ж смотреть? А ежели голоден – садись рядом, ложка сыщется.

– Да, не смотреть… – поддакнул Степан, покомкал суконную шапку, добавил: – Бывши поутру в кузнечном ряду, помогал пушкарям, щами свежими из дому кормил, хозяйка готовила, мясные, – добавил цеховой, словно ради этого и явился.

– Похвально, а теперь сказывай, что случилось в том кузнечном ряду? – Илья Федорович прервал Анчуркина, нетерпеливо пристукнул ложкой о край глиняной миски. В душе зародилось беспокойство: не с канонирами ли какая беда, коль этот мужичок прибежал такой огорошенный, словно его только что хотели с колокольни сбросить…