Элвис Пресли. Безрассудная любовь - Питер Гуральник

в комнату, чтобы поговорить с тобой, поскольку он был самым обходительным человеком в мире, был хорошим сыном и так далее, — полагаю, в этом состояла немалая проблема Элвиса».

Билли не было нужды сомневаться в реакции Элвиса. Они начали с длинного, сложного попурри «Guitar Man», которое должно было проходить лейтмотивом через все шоу и выражало наиболее прямо его понимание темы. «Сначала я репетировал с одним оркестром, а все находились в аппаратной — Элвис, Полковник, Финкель, парни и все остальные. Это был самый страшный для меня вечер. Так или иначе, мы прогнали весь материал, и я был на самом деле вполне доволен тем, что услышал, но, закончив, я заглянул в аппаратную и не услышал никакой реакции. Мне подумалось, что им, верно, здорово не понравилось. Затем Элвис вышел в студию, поприветствовал музыкантов — у нас был довольно большой оркестр, скрипки, виолончели, валторны, где — то около сорока или пятидесяти инструментов, мне кажется, — и спросил: «А что это за инструменты?» — «Валторны», — ответил я. «А, очень интересно, вы думаете, я смогу петь под них?» Я сказал: «Да». Тогда он спросил: «Могу я попробовать? Могу я сейчас спеть с оркестром?» И парни тоже вышли, они разговаривали между собой и высказывались в негативном духе, говоря, что ничего из этого не выйдет. Однако Элвис их не слушал. Он прошел на свое место в изолированную комнатку, я дал отмашку оркестру, и он спел всю вещь до конца. Это выглядело поразительно мощно. Это был просто динамит. Он начал очень спокойно, а затем увеличивал и увеличивал мощь голоса, пока не начал попросту рокотать и был весь в мыле под конец своей первой репетиции.

После этого парни, поняв, конечно, что ему понравилось, сказали: «Потрясающе», — и я увидел, что Стив вздохнул с облегчением, а Боунз начал обсуждать с Элвисом какие — то музыкальные вопросы. Но Элвис продолжал репетировать эту тему «Guitar Man» снова и снова, и когда он закончил репетиции на этот вечер, все выглядело так, словно он предавался блуду. Я хочу сказать, что он был так возбужден, так заряжен и в таком состоянии эмоционального восторга, что я, честно говоря, не могу вспомнить ничего подобного в своей жизни. Это был момент высокого напряжения».

Сама эта интенсивность, эмоциональная вовлеченность Элвиса в процесс записи снова напомнили Стиву о том, как им нужна была концовка. Добиться от него такой страстной одержимости и затем завершить шоу «I'll Be Home for Christmas» — это будет не только ошибкой, но и своего рода эстетическим преступлением. Это станет предательством по отношению к тому демократическому образу, который, как начал ощущать Стив, был сутью шоу. «Совершенно неожиданно я понял, что у меня есть Элвис Пресли, Полковник, флаги конфедератов, хореограф — пуэрториканец и режиссер — еврей! Все в шоу было связано между собой — за кулисами и перед камерами Элвис пел вместе с Blossoms [черной женской бэк — вокальной группой, на участии которой настоял Элвис], в танцевальных номерах участвовали черные и белые. На шоу царил такой дух, что вам просто не хотелось ложиться спать, так снова не терпелось вернуться к работе на следующий день, мы словно были одна большая семья».

Именно это и заставляло Стива мучиться по поводу отсутствия какого — либо настоящего финала шоу. Именно это побуждало его продолжать искать другой способ сказать те вещи, которые, он знал, Элвис чувствовал, но никогда не мог полностью выразить, потому ли, что ему не разрешалось это делать, или потому, что был внутренне не расположен к этому. Финал должен был стать итогом, чувствовал Стив, декларацией разделенного идеализма. Для этой цели он обратился к Эрлу Брауну, аранжировщику вокала, чтобы тот написал песню. «Я отозвал Эрла в сторонку и сказал ему: «Эрл, позволь мне объяснить тебе кое — что. Мы сейчас в цейтноте, и я хочу предложить, вместо того чтобы заставлять его произносить монолог в конце, — давай сделаем песню, в которой мы передадим то, что сказал бы его монолог. Это я и хотел сказать: вот о чем мне бы хотелось, чтобы была песня». Эрл пошел домой, а в семь часов утра на следующий день он позвонил мне и сказал: «Стив, мне кажется, у меня есть то, что нужно. Мне правда кажется, что у меня получилось». Поэтому я отправился в студию, и Эрл сыграл песню для меня — она называлась «If I Can Dream», — и я сказал: «Это то, что нужно. Ты написал песню, которая завершит шоу».

После этого я пошел к Бобу Финкелю и сказал: «Боб, у меня есть концовка шоу». А он мне: «Ты понимаешь, что ты делаешь? Полковник взбесится. Это должна быть рождественская песня». — «Да не может шоу заканчиваться рождественской песней. Вот песня, которую Элвис споет в конце шоу», — сказал я. Я пригласил в гримерную Элвиса, Билли, Боунза, и Эрл сел за рояль и сыграл нам ее. Элвис просто сидел и слушал. Он никак не отреагировал, только сказал: «Сыграйте еще раз». Эрл сел и снова сыграл ее, а потом еще раз. После этого Элвис стал задавать вопросы по поводу песни, и осмелюсь утверждать, что Эрл, вероятно, сыграл песню шесть или семь раз подряд. В конце концов Элвис посмотрел на меня и произнес: «Мы ее делаем».

Боб Финкель тем временем отражал нападки Полковника, Фредди и всего состава руководства канала в другой комнате. Все выразили свою твердую оппозицию введению в шоу нового элемента на этом этапе, тем более неопробованного, неиспытанного, тем более не имеющего ничего общего с рождественской песней, но когда Байндер вышел из гримерной с полным согласием и одобрением Элвиса, Полковник ни на минуту не замешкался, чтобы воспользоваться тактическим превосходством. Стив уговорил Эрла сыграть песню еще раз для всех, но «не успел он еще закончить, нотный лист был выхвачен у него из рук и отправлен в издательскую фирму, дабы они могли быть уверены, что авторские права на песню на сто процентов принадлежат им».

Билли написал за ночь аранжировку, и Элвис записал песню за пять дублей в воскресенье, 23 июня, в последний день формальной записи. Хотя он поет под аккомпанемент полномасштабного оркестра, доминирует именно голос, словно он пел без аккомпанемента, как, несомненно, и предпочел бы Полковник. Песня представляет собой либеральное заявление о мире, братстве и всеобщем понимании, исходящее из хороших побуждений, но не текст песни приковывает наше внимание спустя многие годы. Скорее это — боль, убежденность и