Элвис Пресли. Безрассудная любовь - Питер Гуральник

по просьбе Скотти, подсказанной сценарием, снова и снова повторяя куплеты, пока не растворяется в музыке. У него получаются очаровательно мелодические версии «When Му Blue Moon Turns to Gold Again» и «Blue Christmas», после чего он начинает петь «Trying to Get to You» — вещь, которую он записал в конце своего пребывания на «Сан» и которая, похоже, всегда трогала его до глубины души. Камера держит его в фокусе, когда он играет, снова пытаясь встать. Он поет с большей самоотдачей, чем когда — либо пел в начале своей карьеры, одновременно играя с аудиторией, дразня ее, пародируя эмоцию, даже испытывая ее. Он продолжает процесс вещью Смайли Льюиса «One Night», во время которой он наконец умудряется встать и тут же выдергивает гитарный шнур из усилителя. «Я должен сделать это снова», — говорит он и делает, пребывая между игрой и реальностью, не в состоянии, пожалуй, в этот момент отличить одно от другого.

Поначалу казалось, что мало что останется для восьмичасового шоу. Они не пытались поменять публику для второго шоу, и, быть может, из — за сочетания знакомой аудитории и удовлетворения от достигнутого второе шоу было более раскованным, громким, еще более неформальным, если это возможно. Шутки на этот раз сыплются сами собой, без опоры на сценарные подсказки, слова песен забываются без малейшего намека на притворство, а предложения из сценария читаются с еще большим сарказмом. «Да, люди, я уже давно на сцене», — заявляет он, а парни начинают шуметь, повторяя те строки, которые дали им: «Ведите себя как дома», «Рассказывайте так, как знаете», «Не стесняйтесь в выражениях», — словно мантру, которая стала их семейной шуткой.

Но вот, когда уже начинаешь думать, что прежней власти над аудиторией не восстановить, Элвис вновь находит то, чего он ищет, почти в тот же самый момент, что и в предыдущий раз. На этот раз это начинается исполнением «One Night», продолжается во время исполнения «Love Ме» в полном варианте и достигает кульминации снова на «Trying to Get to You». На мгновение под конец песни глаза Элвиса выкатываются из орбит, и он переходит на другое место, прежде чем исполнить превосходную «Lawdy, Miss Clawdy», взрывную версию «Tiger Man» (блюза Джо Хилла Луиса, который он безуспешно пытался записать еще во время своего пребывания на «Сан») и «Memories», слащавой баллады Мэка Дэвиса — Билли Стрейнджа, которой завершаются оба шоу. В общем и целом, это оглушительный триумф, даже если не выбрасывать из головы пронизанное паникой начало, но, по сути, все сводится к одному этому моменту, в котором растворяется не только сознательность усилий, но и сознание как таковое, и мало удивительного в том, что немалое число тех, кто был наиболее тесно связан со съемками шоу, говорят, что «закончив петь, он в буквальном смысле весь себя истратил». В конце концов, это не так далеко от его собственного признания, сделанного в 1956 году, о том, какое ощущение он испытывает, находясь на сцене. «Это все равно, как сквозь тебя проходит волна электричества, — сказал он тогда. — Это почти как занятие любовью, только еще сильнее… Порой мне кажется, что у меня разорвется сердце».

«Стоячее» шоу два дня спустя было не меньшим триумфом. Оно вновь было проведено два раза в более или менее идентичных условиях перед живой аудиторией, однако на этот раз идея состояла в том, чтобы представить хиты, осовремененные для «сегодняшней аудитории», как посчитал это необходимым Стив, аранжировками Билли Голденберга. Какими бы ни были оркестровки — современными или нет, Элвис снова был в кожаном костюме и вновь выказал нервозность в самом начале, когда потянулся к микрофону трясущейся рукой, перед тем как запеть «Heartbreak Hotel». Для этого шоу гитара использовалась исключительно в виде опоры, и то только при исполнении начальной вещи, а уже при исполнении следующей композиции («Hound Dog») Элвис скользит, опускаясь на колени, после чего, возможно, вдохновленный своей недавней встречей с Эдом Паркером, в течение всего шоу продолжает принимать каратистские позы. Все — то, как Элвис движется, вздыхает, играет с поклонницами (он раздает носовые платки, смоченные своим потом), кружится, принимает спокойные и провокационные позы, — абсолютно мастерское исполнение. Атмосфера взвинчена, а сам Элвис напоминает реактивный самолет, готовый взлететь, — здесь нет места для холодной иронии, даже если песни иногда выглядят устарелыми, а оркестровки совершенно глупыми, к тому времени, как он добирается до «If I Can Dream», которую он будет петь под фонограмму на этом и втором шоу (он вернется на следующий день, чтобы записать живой вокал, в другом костюме, для сопровождающей дорожки), его увлеченность столь страстна, что даже его пение под фонограмму убедительно не столько идеальной синхронизацией мимики и звучания, о чем он, похоже, никогда особо не заботился в фильмах, но и абсолютной искренностью жестов и выражения лица. Словно он наконец стал актером, отбросив все то, что узнал об игре, и просто выплескивая тот огонь, который он чувствует внутри.

Следующий день — воскресенье — был последним днем съемок и последним шансом для Стива получить все, что ему нужно, перед тем как приступить к деликатной задаче — собрать разнообразные элементы и соединить их воедино в черновой вариант записи, чтобы представить его спонсору. Полковнику и руководству телеканала чуть позже этим же летом. Боунз нисколько не сомневался, что Стив справится с этой задачей. Несмотря на усиливающиеся разногласия со своим партнером, он не знал никого, кто лучше бы подходил для того, чтобы на ходу выбрать нужные эпизоды, а затем скомпоновать их так, чтобы передать все то эмоциональное напряжение, которое вы испытали бы, если бы присутствовали сами. Звук будет представлять проблему, это он знал, — они пользовались устарелым оборудованием, — однако ощущение оставалось. Для Боба Финкеля, который от начала до конца был свидетелем того, как осуществлялся проект, будучи его руководителем, «это стало одним из самых полноценных моих проектов в бизнесе. Тут не было никаких эксцессов, никаких хлопаний дверями, ругани — весь процесс работы над ним доставил огромное удовольствие».

Для Стива Байндера же это больше напоминало исполнение мечты: видение, за которым он последовал, вопреки здравому смыслу и соображениям бизнеса, воплотилось в реальность. «Я искал возможность по — настоящему заглянуть в его жизнь. Я не хотел убирать здесь, добавлять там. Я не хотел что — то делать с его потом, гримом и прочим, мне хотелось, чтобы он просто вышел на сцену и сделал живой концерт. Я не уставал повторять: «Ничего, что у тебя пот, ничего, что у тебя