И оживут слова. Часть I - Наталья Способина

Миролюб снова ко мне повернулся, и я на миг испугалась, что он меня поцелует при всех. Его воинов я, впрочем, не стеснялась. Кто они мне? А вот свирских девушек, поглядывавших на меня с явной неприязнью, развлекать сценой прощания не хотелось.

— Не тужи, ясно солнышко, — шепнул Миролюб.

— Не буду. Береги себя.

Он весело подмигнул мне, принимая поводья из рук молодого воина. Я посмотрела на его коня и вдруг поняла, что до этого дня ни разу в жизни не видела лошадей так близко. Конь Миролюба был черным, как вороново крыло. Шерсть на солнце даже отливала синевой. Оттого ровная белая полоса на его боку смотрелась чужеродно, словно была нарисована. Миролюб проследил за моим взглядом и ласково провел ладонью по гладкому лошадиному боку.

— Мы с ним братья по масти, — усмехнулся он.

Я с недоумением посмотрела на Миролюба, и взгляд зацепился за седую прядь у его правого виска. Проклятые квары! В мозгу почему-то опять всплыли строки про Каменную Деву. Нужно будет как-нибудь спросить о ней Миролюба. Вдруг он знает? Но, конечно, не сейчас.

Миролюб снова улыбнулся, взялся за луку седла и одним махом вскочил на коня. И вышло у него это так легко, будто именно для этого он был создан. Я отступила на шаг, ожидая, что он тронется с места, но он все медлил: поправил пояс с мечом, подтянул поводья, расправил плащ. Посмотрел на меня сверху вниз, и я подумала, что никогда не встречала в своем мире таких, как он. Впрочем, я не могла представить его в моем мире. Кем бы он мог быть? Не офисным же работником? Он, как и Радим, был создан для вольной жизни, для этих просторов. Вождь, ведущий за собой людей, каждый из которых готов за него умереть. Я прикрыла глаза ладонью от солнца и улыбнулась Миролюбу. Он улыбнулся в ответ с явным сожалением. Похоже, он вправду совсем не хотел уезжать, а Злата не верила, что придет проститься. Видимо, не так уж хорошо она знала брата. Или же раньше он не был таким?

— Миролюб, давай уж либо оставайся, либо девицу умыкнем. А то так и не тронемся, — прозвучал задорный голос.

Миролюб усмехнулся, не отрывая взгляда от моего лица, и спокойно произнес:

— А вот и первый доброволец на страже стоять. А, Горислав?

— Да понял я уже, — я обернулась к говорившему и встретилась со смеющимся взглядом молодого темноволосого воина. — Только до той стражи еще доехать надобно.

Перспектива наказания совсем не испугала балагура. Он заговорщицки мне подмигнул и повторил:

— Умыкнем уже и поехали. А, красавица?

— Из-под носа у побратима? — усмехнулся Миролюб. — А отважные у меня молодцы, что скажешь, хванец? — он обратился к Альгидрасу, стоявшему за моей спиной.

— Ну пусть попробуют, — откликнулся Альгидрас, и я тоже на него посмотрела.

Он вроде бы улыбался, но отчего-то создавалось впечатление, что он совсем не шутит, и я на миг задумалась, что было бы, если бы попробовали.

— А мы и побратима умыкнем, — не унимался бедовый Горислав. — Живой же хванец. Будет нам сказания сказывать. Легенды всякие. Глядишь, и на страже стоять веселее.

Даже меня уже утомили эти однообразные шутки, а каково было Альгидрасу.

— Мне моя дружина дорога, — откликнулся Миролюб, и что-то новое появилось в его тоне. Шутки закончились. — Даже ты, Горислав. Так что нечего судьбу испытывать.

Миролюб взялся за поводья, и я заметила, что к луке его седла приделана петля, через которую продеты поводья. У других воинов такого не было. Он чуть тронул бока коня коленями, и отряд как по команде медленно сдвинулся с места. За воротами тут же зашлись лаем псы. Серый присоединился к общему хору. Конь одного из воинов испуганно дернулся и встал на дыбы. Альгидрас схватил меня за запястье и оттащил к воротам, подальше от кавалькады. Миролюб оглянулся на воина, пытавшегося усмирить коня. Тот гладил коня, что-то приговаривал, но животное не желало успокаиваться.

— Пусти в галоп, — приказал Миролюб и свернул к забору, освобождая дорогу испугавшемуся животному.

Конь самого Миролюба вел себя спокойно, словно воздух не звенел многоголосым лаем. Воины, бывшие впереди, последовали примеру княжича. Серый в яблоках конь рванул по освободившемуся коридору, и я посочувствовала воину. Когда ему теперь удастся усмирить бедное животное?

— Остальные до ворот шагом, — скомандовал Миролюб. — Нечего пылить.

Он в последний раз обернулся и тронул коня с места. Я помахала рукой на прощанье и смотрела вслед, пока синие плащи не скрылись за поворотом. Последний воин, тот самый балагур, которого Миролюб называл Гориславом, привстал в стременах и, обернувшись, задорно помахал рукой провожающим. Потом опустился в седло, ударил коня пятками, и тот эффектно встал на дыбы. Не знаю, влетело ли ему за это от княжича, но зрители получили удовольствие. Мне стало интересно, со скольких же лет мальчишки здесь сидят в седле, если умудряются вот так управлять огромным зверем одними коленями? Нужно будет спросить у Альгидраса.

Я посмотрела на хванца. Тот толкнул калитку, даже не взглянув на меня. Оглянувшись на стайку девушек, оживленно обсуждавших отъезд дружины княжича, я перехватила пару неприязненных взглядов и с облегчением скользнула в оставленную приоткрытой калитку. Потрепав поднявшегося мне навстречу Серого по холке, я направилась к Альгидрасу. Тот снова пил воду у колодца, и я даже всерьез забеспокоилась, не болен ли он. Однако не успела я об этом спросить, как Альгидрас поставил кружку на выступ у колодца, круто развернулся и быстро зашагал к сараям. Я уже знала, что где-то там, как он всегда говорил «за домом», он умудрялся спрятаться так, что и с собаками не разыщешь, поэтому бросилась следом за ним почти бегом.

— Подожди! — воскликнула я, когда он уже почти добрался до угла сарая. Я была уверена, что он не послушается, однако юноша замер, не оборачиваясь, и дождался моего приближения.

Я приблизилась, не отрывая взгляда от его напряженных плеч, и в нерешительности замерла, вдруг сообразив, что понятия не имею, с чего начать разговор. У меня, как всегда, был миллион вопросов. Но каждый раз, когда мы начинали общаться нормально, обязательно что-то случалось, и все катилось в тартарары. Вот как сейчас.

Альгидрас не оборачивался, проявляя завидное упорство. Я вздохнула и решительно потянула его за рукав. Мокрая ткань была холодной. Он упорно делал вид, что не замечает моих действий. Тогда я выпустила рукав и, перехватив его запястье, потянула сильнее. Я прекрасно понимала, насколько обманчива его внешняя хрупкость, и, что, если он не захочет, я в жизни с ним не справлюсь. Однако он крутанулся на пятках, позволив развернуть себя. Он хмурился, глядя в землю. Я посмотрела на его лицо и почувствовала, что моя решимость испаряется с катастрофической скоростью.

— Слушай, — начала я и для верности дернула его за запястье, — ты сказал, что на кольчуге…

Я хотела спросить, откуда на кольчуге Миролюба может быть хванский заговор, но тут Альгидрас поднял взгляд, и я запнулась на полуслове. Он смотрел на меня с такой глухой тоской и усталостью вперемешку, что я глубоко вздохнула и выпустила его запястье, потом спохватилась, что он может уйти, и схватила вновь, только промахнулась, и мои пальцы сомкнулись на его пальцах. Я смутилась, ожидая, что он выдернет руку, но он не пошевелился. Я поняла, что выгляжу очень глупо, поэтому чтобы хоть как-то оправдать свои действия и прервать затянувшееся молчание, посмотрела на наши руки, и заметила, что это как раз его раненая рука. Повязка под мокрым рукавом наверняка промокла тоже. Я спросила почему-то шепотом: