Афины. История великого города-государства - Брюс Кларк

по их мнению, перестали быть их друзьями. Он вспоминает грубую уличную песенку, которую распевали мальчишки его возраста: «Фрицы с девками гуляли или итальянцы, а теперь гуляют в шортах сопляки-британцы …» Два его дяди были арестованы: один был отправлен в островную тюрьму, а другой в лагерь, построенный в Египте для итальянских военнопленных. «Они были идеалистами, они не понимали, что великие державы уже все решили за них …» Его двоюродному брату Нестору – знаменитому иконописцу, занявшемуся впоследствии художественной графикой, – в то время было шестнадцать: он был достаточно взрослым, чтобы помогать бойцам ЭЛАС, хоть и не с оружием в руках, во время четырехдневной атаки здания жандармерии в районе Макриянни, к югу от Акрополя. Это нападение было отражено при помощи британских танков. Нестор вспоминает отчаянное бегство назад, в район Неа-Смирни, где восставшие все еще были в безопасности. «Русские забрали себе Румынию … а Греция попала в руки англичан; так они договорились со Сталиным. Англичане могли делать все, что хотели», – вспоминал он в интервью, записанном в девяносто один год.

С другой точки зрения о тех же событиях рассказывал Андреас Эмбирикос. Он был одной из самых блистательных, оригинальных фигур, возникших в литературном и интеллектуальном мире Греции в XX в. Как и его друг Георгос Сеферис, он писал поэзию и прозу, в которой греческая эмоциональность смешивалась со стилями и техниками, разработанными вдалеке от Эгейского моря. Оба были первопроходцами модернизма в греческой литературе. Эмбирикос был автором более авангардным, чем Сеферис: он исследовал все аспекты своей биографии сына богатого и влиятельного греческого судовладельца. Он родился в 1901 г. в Румынии, учился сначала в Лондоне, затем в Париже, где получил диплом психоаналитика. К началу 1930-х гг. он увлекся марксизмом и признавал некоторые достоинства Советского Союза. Он отмежевался от всякого участия в отцовском предприятии; его ужаснуло подавление забастовки на принадлежавшей отцу шахте на Эвбее. Однако он был человеком слишком свободомыслящим, чтобы ограничиться рамками какой-либо из ортодоксальных марксистских школ. Он предпочитал эклектический подход своих французских друзей, в том числе Андре Бретона, сочетавшего антифашизм с сюрреализмом. Он был близок с Маргерит Юрсенар, которая посвятила ему одну из своих книг.

Но самый важный эпизод его колоритной жизни произошел не в парижском салоне. Это была неделя, которую он провел в числе приблизительно 15 000 человек, которых ЭЛАС взяла в заложники в разгар битвы за контроль над Афинами против объединенных сил Британской империи и греческого правительства, – битвы, которую повстанцы проигрывали. Его кошмар начался 31 декабря 1944 г.; к этому времени британцы уже депортировали многих действительных или кажущихся сторонников коммунистов в Египет – сейчас эту операцию, вероятно, назвали бы «чрезвычайной передачей».

В квартиру поэта в афинском районе Патисия, который находился внутри сектора, контролируемого восставшими, и недалеко от мест, в которых шли перестрелки, пришли трое мужчин. Они обыскали квартиру на предмет наличия оружия и сказали, что они из Гражданской гвардии – Политикофилаки (Πολιτοφυλακή) – полусекретной организации, подчинявшейся ЭАМ. Эмбирикосу сказали, что он должен пройти с ними для «небольшой беседы» о его жизни и взглядах. Казалось, что арестовавшие его понятия не имели, что он марксист или поэт: для них он был попросту сыном судовладельца и, следовательно, предполагаемым классовым врагом. Его мать, жившая в том же доме, смотрела, как его уводят, с очень дурными предчувствиями.

В течение следующих семи дней поэта гнали вместе с сотнями других людей между разными местами заключения – сначала в Афинах, а затем в горах Аттики и Беотии. Каждый пункт на этапе был переполненным и еще более ужасным, чем предыдущий. Первое время его держали в здании неподалеку от дома. Там, как он вспоминал, над ним насмехался один из тюремщиков: «У тебя мать-отец есть? Ну, скоро они тебя будут оплакивать …» Эмбирикос был уверен, что скоро умрет; перед его глазами пролетала вся его жизнь – ее радости, горести, романы и прежде всего воспоминания о матери, наполовину русской.

Затем его перевели в северо-западный афинский пригород Перистерион, где в подвале кинотеатра «Фойбос» («Феб») был устроен центр содержания для сотен людей всех возрастов, идеологических пристрастий, классов и полов. Там его допрашивал печально известный следователь по имени Панагопулос, отправивший на смерть множество пленников. Настойчивее всего его спрашивали, почему он не вступил в ЭАМ, – и когда он пытался объяснить, что верит в более либеральную разновидность социализма, это вызывало лишь презрение со стороны допрашивающего. Ирония состояла в том, что исходный сочувственный интерес к Советскому Союзу изначально возник у него именно из-за русской крови. Эмбирикос вспоминал горечь, охватившую его при мысли о том, что он, отказавшийся от привилегий, которые давало его рождение, и поддерживавший права трудящихся, теперь подвергался преследованиям в качестве врага народа.

Потом его и других заключенных погнали по сельской местности. Стоял мороз, а заключенные были плохо одеты; с каждым километром у них оставалось все меньше сил и выносливости. Однако тех, кто отставал, могли застрелить на месте. На одном из привалов он разговорился с женщиной по фамилии Гуландрис – она была не из судовладельцев, носивших это же имя, а просто из семьи, известной, как и его собственная, на острове Андрос. Затем ее перевели в другую колонну, и впоследствии он услышал, что ее застрелили: она была полной, страдала одышкой и не поспевала за другими. Иногда над головой пролетали британские самолеты – и поэта поражали спокойствие и храбрость охранников.

Еще одно место содержания пленников находилось в деревне Крора, служившей опорным пунктом сопротивления. Полуразрушенная деревня имела сверхъестественный, пугающий вид. Многие здания внутри и вокруг нее были сожжены во время немецких карательных рейдов. Внутреннее убранство церкви, в которой было несколько великолепных икон, было наполовину разрушено; алтарная часть, ἱερόν, – священное пространство вокруг самого алтаря – была забита отчаявшимися людьми и их тюремщиками. Здесь Эмбирикос тоже видел и слышал ужасные вещи: время от времени зачитывали список имен, названных людей уводили, и они уже не возвращались. Он подслушал разговор охранников об особенно жутком событии, случившемся на северном краю Афин. Сооружения компании Ulen, направлявшие воду с Марафонской плотины в разные районы Афин, стали опорным пунктом ЭЛАС, в котором казнили «врагов». Среди жертв были тридцать рядовых полицейских и звезда афинской сцены Элени Пападаки. Многих из них (но не Пападаки) казнили топором. Как вспоминал впоследствии Эмбирикос, он подумал, что там хотя бы было достаточно воды, чтобы смывать кровь.

Во время очередного перехода на север, дойдя до какой-то деревни близ Фив, Эмбирикос заснул под деревом и проснулся с мыслью, что ему нужно срочно догнать колонну, чтобы его не застрелили. Но тут он увидел бежавших к нему пленников из той же