Ветвящееся время: История, которой не было - Владимир Лещенко

С успешным освоением целины зерновая проблема в СССР была окончательно и навсегда решена и никакой импорт зерна в начале шестидесятых и позже, естественно, не имел места. Напротив, миллионы тонн зерна продаются за границу, пополняя казну валютой.

Более того, СССР становится одной из ведущих аграрных держав мира: ведь нет ни хрущевской борьбы с личными приусадебными хозяйствами, ни прочих, подобных экспериментов.

Коротко коснемся национального вопроса, в котором Л.П. Берия мог считаться, в определенной мере, специалистом.

Осуществляется ряд его идей, высказывавшихся ранее – скажем, заметная часть членов правительства составили бы представители республик. Прежде всего, конечно, как и раньше – выходцы из Закавказья. Могли быть учреждены республиканские награды (кстати, в нынешней декадентской России в субъектах федерации имеются свои ордена, и она пока что не развалилась). Так, вполне мог быть «передан» Украине орден Богдана Хмельницкого.

Можно конечно охарактеризовать вышеперечисленное как политику «кнута и пряника», но на фоне чеченских, абхазских и таджикских пепелищ и руин это прозвучит откровенным глумлением.

Одновременно можно предположить, что базовые принципы этой политики

остались неизменными сравнительно с эпохой Сталина и, в конце концов часть республик была бы ликвидирована, будучи преобразованной в автономии, по примеру Карелии. Первыми кандидатами на это были бы Казахстан и Киргизстан, где численность титульных наций была меньше половины, и национальный состав весьма разнообразен. Немного погодя, к этому числу могли присоединиться Латвия и Эстония, где активные чистки продолжались бы до конца пятидесятых-начала шестидесятых. С другой стороны, ряд автономных республик имели бы шансы поднять свой статус. Прежде всего это Татарстан, Башкирия, Дагестан. Литва могла быть присоединена к Белоруссии и, вместе с Калининградской областью – бывшей Восточной Пруссией, образовать Белорусско-Литовскую ССР (подобные идеи высказывались сразу после войны). Это вполне могло, кстати, быть оформлено в виде восстановления существовавшей в 1918-19 республики с аналогичным названием. (82,341)

Горские автономии, вместе с прилегающими краями – Ставропольским и Краснодарским, могли бы образовать Северо-Кавказскую федерацию. Маловероятен, но возможен был частичный отход от жесткого национального федерализма, как принципа, лежащего в основе СССР. В этом случае могла воссоздана Дальневосточная республика, создана Донецкая ССР на Украине или, к примеру, Мингрельская ССР.

Чем можно было бы закончить данную главу?

С учетом кавказского долголетия и здорового образа жизни: как известно, он, в отличие от своего предшественника, не курил и не отличался сталинской склонностью к обильным возлияниям, Лаврентий Павлович Берия имел все шансы править Советским Союзом и шестидесятые, и семидесятые, а то и начало восьмидесятых годов, уподобившись, в конце жизни Дэн Сяопину. При желании, нетрудно даже представить себе этих двух патриархов социалистического мира, пожимающих друг другу руки во время очередной встречи в верхах, или стоящих рядом на трибуне Мавзолея.

Альтернатива, о которой пойдет речь в этой главе, почти никем не замечается.

А между тем коллизии, которые завязывались во Франции в конце пятидесятых годов прошлого столетия, могли бы разрешиться самыми неожиданными и весьма далеко идущими последствиями.

Кроме того, данный пример представляется автору интересным еще вот в каком смысле.

Пожалуй, случай Шарля де Голля – это последний случай в новейшей мировой истории, когда сильная личность (без кавычек) своей волей и разумом, если угодно – самим фактом своего существования, повернула ход истории своей страны, а с ним – ход всей европейской и мировой истории. После нее пришло время, когда скорее, наоборот – историю стали двигать именно слабость, средние способности и, если можно так выразиться, «антивеличие» тех, кто определял политику в мире. Можно смело сказать, что де Голль был последним титаном ХХ века.

Он не был ни святым, ни гением.

В нашей стране, очень долго в угоду политической конъюнктуре (на Францию делалась ставка как на противовес США), а так же – благодаря отечественной традиции по-манихейски делить мир лишь на черное и белое, затушевывались его праворадикальные до примитивизма взгляды (такие же черно-белые).

Его искренняя вера в «советскую угрозу», его нетерпимость к «парламентской болтовне» и жесткий авторитаризм, его, вопреки распространенным взглядам, приверженность НАТО и – при всех оговорках, – союзу с Америкой (другое дело, что он не собирался жертвовать, в отличие от своих предшественников, французскими интересами во имя «атлантизма»). Именно де Голль советовал американскому президенту в 1961 снести берлинскую стену танками, несмотря на возможные весьма серьезные осложнения. Любя абстрактную Францию (если угодно – идею Франции) он зачастую с презрением относился к реальным французом. «В этой стране невозможно что -либо сделать… Французы возвращаются на свою блевотину…» – его собственные слова. (92,273)

Но все вышесказанное не имеет большого значения в сравнении с главным – новейшая история Франции и Западной Европы на протяжении почти тридцати лет была связана с его именем.

Первый раз он вошел в историю как единственный высший офицер, не подчинившийся приказу Петэна о капитуляции. Человек, создавший и возглавивший лондонский комитет «Свободная Франция», ставший признанным главой сопротивления, и возглавивший первое послевоенное правительство Французской республики.

Второй раз – когда ушел в отставку – формально, в связи с несогласием с широким присутствием членов ФКП в правительстве, а в основном – в связи с тем, что парламентский режим Четвертой республики, со слабым правительством, зависимым от Национального собрания, его не устраивал. И отставка его была принята народом спокойно – не было ни демонстраций ни митингов, ни вообще признаков волнения масс.

Неудача его не обескуражила.

В 1947 году он основал новую политическую партию – Объединение французского народа, (РПФ) основной целью которой была отмена конституции 1946 года, введение «сильной власти», курс на «национальное величие» во внешней политике.

Однако, несмотря на нестабильное положение в стране, РПФ не смогло добиться успехов, и к 1953 году пришло в упадок. Историки охарактеризовали РПФ, как величайшую ошибку де Голля.

РПФ потерпела полное политическое поражение, словно сама собой сойдя на нет, и в 1953 году де Голль распустил движение, заявив, что уходит из политики. Многие ему поверили, сочтя, что карьера генерала завершена «Ехать повидаться с де Голлем бесполезно. Он конченный человек», – так сообщил советскому послу С. А. Виноградову французский министр иностранных дел.

Так продолжалось до 1957 года, когда вялотекущий непрерывный кризис Четвертой республики обострился, главным образом, из-за войны в Алжире.

Но эта война была, в сущности, закономерным результатом (одним из многих), пройденного послевоенной Францией пути.