Панк-Рок. Устная история - Джон Робб

Мне кажется, что вся эта шумиха насчет нашего «трэша и угара» здорово преувеличена. Я понимаю, что наша группа заслуживает такого комментария, и мы достаточно честны, чтобы признать это. У многих групп настолько хрупкое и больное самомнение, что они избегают простой правды, однако, я считал, что быть в группе — значит бунтовать, т. е. веселиться. Но, наверное, мы воспринимаем нашу музыку более серьезно, чем другие группы.

Самым глупым было то, что как только публика (куда входила и часть нашей аудитории и кое-кто из промоутеров) читала все эти идиотские заголовки в дурацких газетах, мы часто сталкивались с очень злобными элементами в аудитории, чье мнение было испорчено помойной прессой. Часто те же самые люди, что вызывали нас на бис, увидев нас впервые, считали своим долгом с нами подраться на следующем нашем выступлении. Мы должны были быть опасностью, но именно они желали повоевать.

В какой-то момент мы решили дистанцироваться от панк-сцены, потому что она быстро превращалась в цирк, и внезапно все стали панками. Нас очень бесило, когда в нас начинали плевать. Впервые это случилось в Глазго, в ночном клубе Shuffles. Мы просто не могли в это поверить, я до сих пор не могу. Мы просто останавливались и говорили этим идиотам: «Или вы прекращаете в нас плевать, или мы больше не играем». Невозможно тогда было сказать, являлся ли панк для нас преимуществом или нет. Судя по тому, как росла наша аудитория в начале, боюсь, что и без панка мы бы прорвались, однако существование панка определенно гальванизировало нас и дало нам направление.

Когда у нас появились хиты, мы все почувствовали себя дешевками, учитывая методы, используемые мэйджорами в области чартов. С самими хитами проблем не было, хотите верьте, хотите нет. Трудно было иметь дело с искажением наших жизней. Мы были детьми и привыкли работать в стесненных обстоятельствах без всяких инвестиций со стороны. С успехами в хит-парадах к нам пришли напряги, которых мы не хотели.

Мы прервали деятельность Rezillos и позднее сформировали Revillos, в которых я и Фей ушли с резкой наклонной. Мы поляризовали нашу аудиторию. Revillos, это уже другая история, которую стоит рассказать в другой раз.

Ричард Джобсон (The Skids: вокал):

Будучи подростком, в семидесятые я состоял в банде. Это было жестко, но и круто — крутая одежда, музыка, крутое время. Тебя могли сильно избить, но и ты избивал людей. Такие вещи потом начинают суммироваться. Когда ты мальчишка, ты высокомерен и бесстрашен; с возрастом ты становишься более осторожным.

Панк-рок спас мне жизнь. Он меня изменил. Быть в группе все равно, что быть в банде, только теперь насилием была музыка. Мне не нужно было больше выходить на улицу и избивать людей — музыка стала для нас спасением.

Когда семидесятые подошли к концу, пара задающих тон людей из первой волны панка почувствовала, что эта дорога ведет в никуда. В октябре 1979 года The Adverts распались. Тем временем Марк Перри, решивший после Sniffin' Glue заняться делом и собрать собственную группу Alternative TV, казалось, также растерял весь свой энтузиазм по отношению к панк-движению.

Ти Ви Смит:

Crossing The Red Sea был первым альбомом Adverts, и он был закончен. Не было смысла повторять самих себя. Мы могли выпускать один и тот же альбом снова и снова с другими песнями, но эта идея меня не привлекала. В плане текстов я двигался к другим вещам, более рискованным. Я писал о том, что чувствовал. Многое из этого касалось неизбежного конца группы. Я здорово вырос.

Гэй Адверт:

Мне никогда не нравилась вся эта поп-звездная чушь. Я становилась очень зажатой. Я ненавидела, когда меня фотографируют, поэтому я всегда смотрела волком в камеру. Нашему барабанщику не нравилось то, что на меня постоянно обращали все внимание. Это вызывало проблемы внутри группы. Мне просто хотелось быть такой же, как и остальные, но с прессой такой номер не проходит.

Состав группы поменялся. На место ударника пришел Род Латтер. Мы по-прежнему гастролировали. В Германии публика была классной, но мне не очень нравилось гастролировать, и мне не нравилась холодная погода — я жутко мерзла на площадках, дожидаясь пока привезут аппаратуру — скука смертная. Мы всегда знали, что должны попасть в Америку. Мне всегда туда хотелось. Я читала комиксы Marvel, да и Игги с New York Dolls оттуда и многие другие хорошие вещи. Я туда попала лишь пару лет назад.

Мы записали второй альбом. Он хорошо пошел, не хуже первого. Когда лейбл продали RCA, это стало началом конца. Они сделали дурацкую обложку для альбома. Мы хотели, чтобы там была фотография горящего буддиста, ту, которую потом использовали Rage Against The Machine, но они настояли на дурацкой фотографии группы.[288]

Генри Роллинз:

The Adverts — какая удивительная группа! А Ти Ви по-прежнему делает замечательную музыку. У него очень дальновидный взгляд на музыку. Каждый раз, когда я пишу тексты, он один из людей, которых я всегда вспоминаю — могу ли я написать песню настолько же хорошую, как песни Adverts? Он и Гэй — абсолютно неиспорченные — они очень крутые ребята.

Марк Перри:

Благодаря фэнзину я заработал уважение, и поэтому многим хотелось послушать, на что мы будем похожи. Мы неплохо поработали на первых пластинках. Мы выпустили альбом The Image Has Cracked. Мы получили хорошие рецензии. Пол Морли назвал этот альбом «вехой в роке» — не просто в панке, но в роке. Но через полгода я слетел с катушек полностью. Мне надоел панк. У меня была куча проблем в личной жизни. Я просто подумал: «К черту этот шоу-бизнес». Затем в 1979 году я записал второй альбом Vibing Up The Senile Man. Это было ужасно. Кто-то сказал, что этот альбом звучит так, будто кто-то разносит все в щепки, и это, в общем, верно. Мы напечатали 10 000 копий. Их разослали по магазинам, и люди начали приносить их обратно, говоря, что это ужасно. Думаю, это была моя предсмертная записка панку. К тому времени, к концу 1979-го, я был сыт по горло всем этим.

В 1980 году случилось две смерти, лишившие панк- и постпанк-сцену двух самых гипнотических фронтменов: Йена Кертиса и Малкольма Оуэна. Атмосфера 80-го года была мрачной и тяжелой. Сценарии апокалиптической ядерной войны накладывались на разочарование от так и не случившейся контркультурной революции. Снова! Смерти Оуэна и Кертиса казались печальным концом книги о панк-революции. В заголовках теперь преобладали «новые романтики». Революция кончилась, к власти пришли тори и начинались алчные восьмидесятые.