The Beatles. Единственная на свете авторизованная биография - Хантер Дэвис

В 1984 году они вместе сыграли в фильме Пола «Передайте привет Броуд-стрит»[245] — во всяком случае, вместе там появились. Особых усилий их роли не требовали. Заметим, что Ринго остался дружен с Полом и Джорджем — собственно говоря, он с обоими дружит теснее, чем они друг с другом, — а пока был жив Джон, Ринго дружил и с ним.

Я навестил Ринго в Лондоне в марте 1985 года; мы с ним и его новой женой пили чай в их небольшом доме в Челси, где у Ринго также офис. Ринго выглядел очень подтянутым и здоровым — гладковыбритый, в элегантном костюме. Как раз в тот день он впервые лет за десять сбрил бороду и все время щупал подбородок, словно удостоверяясь, что у него осталось лицо.

Руки у него все в кольцах, как в шестидесятых, плюс блестящая голубая серьга в ухе. Довольно несообразно. Сорокапятилетний джентльмен в приличном костюме и с панковской серьгой. А еще он сделал татуировку на левом плече — звезда и луна, — которую показал мне, закатав рукав. У его жены Барбары точно такая же татуировка на бедре. «На мясистой части», — как выразился Ринго, однако продемонстрировать ее Барбара отказалась. Зазвонил телефон, и Барбара пошла поговорить с отчимом Ринго, Гарри. У Элси за пару дней до того был сердечный приступ. Ринго с Барбарой тотчас бросились к ней в ливерпульскую больницу. Теперь Элси, похоже, шла на поправку. Ей уже семьдесят, как и Гарри, и живут они в том же бунгало, где я навещал их в 1968 году.

Ринго возился на кухоньке, открывая шкафчики и разыскивая что-нибудь к чаю. Я восхитился его блестящими темными волосами и поинтересовался, куда делась его знаменитая седая прядь. Закрасил, объяснил Ринго, как годами закрашивал седину в бороде. Потому и пришлось с ней расстаться. С некоторой сединой, типа «соль с перцем», Ринго бы еще смирился, но появились огромные белые пятна, и ему надоело постоянно их красить. Он приподнял волосы — показал, что все живое, никакой плеши, даже никаких залысин.

— Не то что у некоторых, не будем тыкать пальцем, — прибавил он. — Тебе сколько лет, Хант, а?

Он выглядел подтянутее и здоровее, чем в 1968 году, несмотря на слегка пополневшую талию и намечающийся второй подбородок. Но главное, Ринго был решительно счастливее и разговорчивее. В 1968-м, когда я приезжал к нему, он был ужасно нервозен, беспокойно расхаживал туда-сюда, вечно был на грани, будто его тревожило будущее — то ли будущее его брака, то ли перспективы «Битлз».

Поговорив по телефону, Барбара вернулась в кухню посмотреть, что Ринго приготовил к чаю. Потрогала его подбородок — проверила, гладко ли. Она еще никогда не видела его бритым, во всяком случае вблизи.

— Впервые я увидела Ринго в шестьдесят шестом. Я водила сестру на концерт «Битлз» на стадионе «Шей». Мне было где-то девятнадцать. Моя сестра — настоящая битломанка, пришла в парике а-ля «Битлз». А мне было как-то не очень интересно. Помню только, что концерт был довольно короткий и ужасно шумный.

Впервые они встретились в 1980 году, на съемках «Троглодита», и Ринго говорит, что влюбился с первого взгляда, едва Барбара вышла из самолета.

— Пару месяцев она нервы мне мотала, издевалась надо мной. Ну, не знаю — так, по мелочам. На День святого Валентина я устроил вечеринку, а она заладила — в чем смысл, зачем тебе вечеринка? Вечно меня допрашивала. Или не обращала на меня внимания. Когда мы решили пожениться, я спросил, где она хочет жить.

— Я хотела вернуться в Европу, — сказала Барбара. — Но Риччи говорит только по-английски, так что пришлось ехать в Англию.

— Мне тоже хотелось в Англию. Из всех стран Англия — наименее полицейское государство. Мне здесь безопасно. У меня нет телохранителей. Я себя ощущаю англичанином. Не британцем. Именно англичанином. Рыба с картошкой, в таком духе.

В конце концов Ринго отыскал в шкафу консервы с лососем, открыл, добавив уксуса для вкуса, все перемешал и выложил в три тарелки.

— Что, не копченый лосось? — спросил я. — А я думал, все суперзвезды живут на копченом лососе.

— Я тебе сейчас расскажу про копченого лосося, — ответил Ринго, напирая на ливерпульский акцент. — Его не готовят… Я помню, как впервые его попробовал. Брайан привез нас в Лондон и настоял, чтоб мы все попробовали копченого лосося — впервые в жизни. В Дингле у нас такого не было. Брайан нас угощал. И мы все такие: ой, фу-у, гадость. А вообще-то, мне понравилось.

Но все равно, судя по этому застолью и трапезам у других битлов, ни одного из них чревоугодником не назовешь. Впрочем, Ринго нравится считать, что он делает посильный вклад, по воскресеньям стряпая завтрак на двоих.

Я спросил Барбару о ее фотографии в «Плейбое». Она — э-э-э — для разворота снималась?

— Имей совесть. Для обложки, — ответила она.

— Она все надеется попасть на разворот, — вставил Ринго. — Когда ей стукнет пятьдесят. То есть через год.

— Вот он вечно сказки сочиняет про мой возраст.

— Ну ты сам посчитай, Хант. Ей двадцать девять. А ее ребенку тридцать один. Ты же ходил в школу.

— До пятидесяти мне еще несколько лет, — сказала Барбара.

— Жду не дождусь. Пятидесятилетние женщины — последний писк моды. В пятьдесят она будет этакой Джоан Коллинз[246] из Аскота… Ой-ой! Перестань…

Барбара вцепилась в него и хлестала кухонным полотенцем. Ах, эти семейные сцены… Я слинял, пошел побродить по офису, полюбовался декором. На стене висела увеличенная фотография Джона и Пола — снимал Ринго. У обоих на фото длинные волосы и густые бакенбарды. На переднем плане торчит спина Марты. Ринго снимал на Кавендиш-авеню, где-то в 1968 году. Ринго тогда был начинающим фотографом и сделал четыре снимка — вы их найдете в этой книге. Помню, ему нравились снимки Джона и Син, Пола и Джейн, Джорджа и Патти, а свой семейный портрет он терпеть не мог. Получилось неважно — он снимал с автоспуском, нажимал кнопку и сломя голову мчался на место, чтоб успеть попасть в кадр.

На стене висела распечатка: «Когда обеими ногами твердо стоишь на земле, проблема в том, что не можешь снять штаны».

Ринго до сих пор нравятся всякие железки и прибамбасы. Его основной дом битком набит телевизионной и музыкальной техникой, и в придачу у него пять автомобилей, включая специальную модель «пульман-мерседес», всего на два дюйма короче лондонского автобуса, с тремя рядами сидений.

«В 1965 году я продал все свои пять машин. Это какой-то бред. Сразу на пяти все равно не поездишь. Но потом снова стал покупать. И снова набралось пять штук. Нет, шесть. Я забыл — еще у Барбары „ягуар“».